Словно прочтя ее мысли, Фил обнимает Надин, легонько ласкает ее запястье. Надин тоже хочется дотронуться до него, попробовать на ощупь его кожу, кости, почувствовать, как бьется сердце под свитером. Она берет его за руку и проводит пальцами по гладкой безволосой коже — коже, к которой она не прикасалась двенадцать лет и которую когда-то так любила, и эта кожа по-прежнему прекрасна на ощупь; как же чудесно находиться рядом с этим мужчиной, мужчиной ее мечты, сильно изменившимся, много пережившим, но оставшимся таким же удивительным, исполненным доброты и человеческого тепла; и сколь чудесно прикасаться к нему, дотрагиваться и чувствовать, как кровь течет по его жилам; и он столько перестрадал, и теперь она хочет обнять его, и заботиться о нем, защищать, стать ему еще ближе, поделиться с ним собой, пережить с ним взлеты, и падения, и просто любить его, как когда-то…
— Не пойти ли нам куда-нибудь.. где поспокойнее? — Фил гладит шею Надин. — Пойдем отсюда? — Фил опять касается ее волос. Гладит, потом легонько проводит тыльной стороной ладони по ее щеке. Жест столь нежен, что Надин немедленно превращается в желе и понимает, что должна сделать. В конце концов, в чем смысл жизни, как не в людях, в общении с ними, в любви к ним, и все правильно, и все хорошо, потому что Фил хороший, красивый, и все будет прекрасно, и нет ничего лучше и правильнее, чем любить…
— Я хочу заново познать тебя, Надин Кайт. Я хочу остаться с тобой наедине. Идем. — Он протягивает ей руку.
— Куда?
— Не спрашивай.
Во всем ощущается налет нереальности — Фил, его квартира, этот вечер. Надин начинает казаться, что она снимается в кино, не имеющем ни малейшего отношения к ее жизни.
Она берет протянутую руку и послушно идет за Филом.
Глава двадцатая
Диг пытался не забивать себе голову случившимся, но давалось ему это тяжело.
Дилайла только что совершила крупнейшее бытовое преступление, известное человечеству. Бытовые преступления разнообразны: не вешать новый рулон туалетной бумаги, когда закончится предыдущий; не убирать остатки пищи с посуды, прежде чем положить ее в посудомойку; не закрывать крышками то, что было ими закрыто; не перематывать видеокассеты и не взбивать подушки. Но то, что сделала Дилайла, — не положила компакт-диски обратно в коробки — было самым серьезным преступлением. Диг сдерживался из последних сил. В конце концов, он сам предложил ей послушать музыку. Но он полагал, что она выберет одну пластинку и тем ограничится. Дилайла же пришла в полный восторг от многочисленных полок с расставленными в алфавитном порядке дисками и теперь играла в диск-жокея, радостно выхватывая с полок то одну, то другую плоскую коробочку. В схватке со своим неврозом Диг потерпел поражение.
— Хм… ты не могла бы класть их обратно в футляры, а?
— Конечно, — рассеянно ответила Дилайла, сняла с полки жутких «Венгабойз» и сунула диск в проигрыватель. Извлеченный оттуда альбом Шенайа Твейн она сунула обратно в коробку, на чем и успокоилась, решив, что вполне удовлетворила просьбу Дига.
Диг откинулся на спинку дивана и вздохнул. Его полки были забиты музыкой, которая ему не нравилась. Диски доставались ему задарма. Каждый день он возвращался домой с пригоршней компактов, но слушать их не собирался. Прежде он считал дармовые диски преимуществом своей профессией, однако в последние несколько лет британская поп-музыка, к величайшему сожалению, скатилась в выгребную яму тупого евро-диско, и Диг начал подумывать о том, чтобы избавиться от дареных компактов. «Степс», господи прости. «Билли». Бритни Спирс. И откуда они взялись? И что за юное поколение мы воспитали?
Его перекосило, когда он услыхал первые такты «Бум-бум-бум». Диг в ужасе уставился на Дилайлу. Она весело подпрыгивала под музыку, негромко подпевая. Неужто ей такое может нравиться? Невероятно!
— Здорово! — просияла она. О боже, подумал Диг. — Я немножко отстала по части музыки. За весь год купила только один компакт — «Я ждал тебя» Робби Уильямса. Великолепный! Но Алекс предпочитает джаз. Вот мы его и слушаем. А эти новые ребята все такие классные, правда? Такие простые и симпатичные мелодии. Старая добрая поп-музыка! — Она улыбнулась и опять принялась рыться на полках в поисках еще какого-нибудь кошмара.
Диг схватился за голову. Надин была права: Дилайла уже не та девушка, какой он ее помнил. Лучше бы она слушала Фила Коллинза. Прежняя Дилайла швыряла пустые пивные банки в телевизор, когда по нему крутили какую-нибудь попсу и замысловато ругалась, дабы выразить свое отвращение к подобной тупости и неоригинальности. Прежняя Дилайла бродила по школе Святой Троице, обливая презрением вопящих фанатов «Дюран Дюран», сдирая сладенькие постеры со стен и наклейки с парт. Прежняя Дилайла сидела у него на плечах в пропахших пивом лондонских забегаловках, размахивала бутылкой с пойлом и наслаждалась интеллектуально-замогильными «Кью», неистовыми «Эко и Баннимен» и энергичными «Смитс». Тогда она понимала толк в музыке.
Нынешняя Дилайла обнаруживала музыкальные пристрастия двенадцатилетней соплячки.
Как время бывает жестоко к людям!
Впрочем, Диг подарит ей эти диски. Все. Завтра же найдет большую картонную коробку, сложит в нее все эти техноколоровые, бессмысленные, стерильные компакты и подарит Дилайле. С удовольствием.
Дигби сидел у его ног, не спуская с него водянистого взгляда. Внезапно пес задрожал и тоненько заскулил.
Что за уродливая собака! Не симпатичный уродец, не породистый урод, как мопс или бульдог. Просто мордоворот.
— Чего тебе? — ровным тоном осведомился Диг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104