Диван был продавленным, в комнате стоял арктический холод, а одеяло, которое ему выдали, было тонким и пахло стариками.
И когда он уже начал отключаться, забывая, где он и что с ним, его разбудил шорох. Точнее, скрип. Звук повторился. Потом опять. Ритмичный скрип. Затем глухой хлопок в такт со скрипом. Хлоп-скрип, хлоп-скрип, хлор-скрип…
У Дига сжалось сердце, когда до него дошло, к чему он прислушивается: под этот аккомпанемент Филип Рич звучно и смачно оскверняет Надин, его Надин. Диг внезапно ощутил приступ тошноты и сунул голову под подушку. Но вскоре подушки оказалось недостаточно. Минут через пятнадцать, по мере того, как «хлоп-скрип» становился все громче и настойчивее, Надин начала подвывать, плаксивый стон постепенно превратился в душераздирающий вой. Так продолжалось минут пять или около того, пока звуковой эффект не был многократно усилен голосом Филипа Рича, чьи чресла, судя по издаваемому рыку, готовы были извергнуть семя.
Хлопки достигли скорости пневматический дрели, вопли — крещендо; Диг в отчаянии заткнул уши и принялся тихонько напевать, пытаясь заглушить этот шум. Когда он вынул пальцы из ушей и высунул голову из-под одеяла, все стихло, если не считать звука текущей в ванной воды и шума унитазного бачка.
Он услыхал, как закрылась дверь в спальню Фила и Надин, и уныло перевернулся на бок.
Эта ночь доконала его. Он чувствовал себя больным. Грязным. Мерзким. Запятнанным.
И он ревновал — дико, неистово.
На следующее утро Диг уехал рано, вежливо отклонив предложение Фила подвезти его: он предпочтет взять такси, чтобы не доставлять хозяину хлопот. Он также отклонил предложение Надин проводить его на вокзал, поскольку не представлял, о чем станет говорить с ней по дороге. Либо, утратив контроль над собой, расплачется: «Почему? Почему? Почему? Ради бога, скажи, почему?», либо начнет отпускать едкие замечания, за что Надин возненавидит его. Словом, он пожал руку Филу, поблагодарил за гостеприимство, и вместе с Надин спустился вниз, на улицу.
— Ох, Диг, — она казалась необъяснимо счастливой, — спасибо, что приехал… Я так рада, правда. Поначалу я была не уверена, как у вас все сложится с Филом, но… ты ему понравился! — Ее переполнял восторг. — Он сказал вчера вечером, когда мы легли спать… — Дига передернуло — … что ты можешь приезжать к нам в любое время, он считает тебя по-настоящему приятным парнем…
Она ликовала, явно ожидая, что ее ликованье должно передаться Дигу. Он криво улыбнулся и произнес уклончивое и бессовестно лживое:
— Да, он симпатичный малый.
Из-за угла очень кстати вывернуло такси, и Диг вскинул руку. Им хватило времени, чтобы чмокнуть друг друга в щеку и обменяться комплиментами на прощанье, прежде чем машина унесла его прочь от Надин и доставила на вокзал Пикадилли. Диг чувствовал себя измученным, полубезумным заложником, которого выкинули из автомобиля после двадцатичетырехчасового допроса с применением пыток.
Больше в Манчестер Диг не ездил, несмотря на частые и регулярные приглашения Надин.
Однако встреч с монструозным Филом в Лондоне, когда счастливая пара приезжала на праздники или изредка на выходные, ему избежать не удалось. Фил, как ни странно, питал искреннюю приязнь в Дигу, снисходительную приязнь старшего брата, который постоянно потешается над меньшим и возвеличивает за его счет свои собственные, весьма скромные достоинства, — ни умом, ни остроумием Фил не блистал. Диг мирился с его присутствием ради Надин, но со временем начал уклоняться от приглашений.
За три года, проведенных с Филипом Ричем, Надин стала другим человеком. У нее не осталось ни собственных желаний, ни мнений. У Дига сердце разрывалось при мысли, что сильная, решительная, умная девушка, когда-то отвергнувшая его, потому что хотела от жизни большего, нежели любовь, столь легко принесла себя в жертву такому ничтожеству, как Фил.
Бывало, крайне редко, что Надин приезжала в Лондон одна, и тогда Диг изо всех сил старался образумить ее, убедить в том, что он, а не Фил, должен быть объектом ее пряной нежности. Увы, Надин была влюблена, и достучаться до нее было невозможно. Надин сбрасывала руку Дига с плеча, стряхивала ладонь со своей попки, отталкивала его губы, не теряя при этом чувства юмора. О давнем сентябрьском воскресенье вспоминали, лишь смеясь и подкалывая друг друга, как о забавном инциденте, случившемся в незапамятные времена, когда они были совсем детьми. И даже когда Надин вернулась в Лондон, с разодранным в клочья сердцем, потеряв безвозвратно Фила, пути назад уже не было. Диг по-прежнему пытал счастья, изредка проявляя нежность, но пока Надин обреталась в Манчестере, между ними словно стена выросла, делавшая эту нежность бессильной.
Постепенно Надин вновь обрела себя. Ее карьера развивалась успешно, ее гардероб и настроение понемногу расцвечиивались оттенками, и с годами она превратилась одну из самых ярких и привлекательных личностей, известных Дигу. Он любил Надин больше, чем кого-либо еще на свете, он любил ее так же сильно, как свою мать, а это о чем-то говорит. Чувство, которое он испытал к ней в тот выходной в 1987 году, когда она разбила его сердце и причинила немыслимую прежде боль, легло еще одним камнем в фундамент его привязанности к ней.
Иногда, даже сейчас, он бросал взгляд на Надин и что-то внутри у него шевелилось, не совсем платоническое, определенно плотское. Но такое случалось редко, во-первых, а во-вторых, Диг — похотливый стервец, посему подобные всплески неизбежны. Он глубоко уважал Надин и высоко ценил. Он любил ее, опекал и баловал.
Он даже не постеснялся бы заявить, что обожает ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104