Сыграть в ящик, как вы понимаете, никому не улыбается. А улыбается сидеть за столом и щипать невесту за икры. Невеста смущается и визжит, родители скулят, гости лезут драться, а жених уходит в кусты. Он еще не знает, где возьмет себе другую невесту, но уверен, что где-то возьмет: может, встретит в кустах, а может, и в другом месте. Например, у него есть шанс встретить невесту в озверейском оазисе, где под arnica silentia lunae и сенью финиковых пальм буквально никто не отдает поцелуя без любви.

THREE PIECES, OP. 59
1
«Ужасно все это», — думал я, в то время как озверей Колупайнен делал гробы. Да! Шорх-шорх, Колупайнен делал гробы, хотя к моим мыслям это отношения не имело. И к моему ужасу это отношения не имело, просто жизнь у меня ужасная. Настолько ужасная, что и гробов я почти не боялся. А Колупайнен, так тот их просто обожал.
— Люблю, знаешь ли, Вася, гробы делать, — скалился умелец, когда я проходил мимо сарая, в котором он, шорх-шорх, их делал.
— А для кого тебе их мастерить? — удивлялся я. — Тесть у тебя, старый ленинец, жив. Теща у тебя, дряхлая сталинистка, жива. Жена у тебя, средних лет феминистка, здорова. И дочь, которая уже с восьмым мужем места себе не находит, тем более… Не для кого тебе, Колупайнен, гробы готовить, а ты все не унимаешься, все шорхаешь и шорхаешь по ночам, пугая живых людей своими похоронными изделиями. Почему бы тебе ни сотворить что-нибудь веселенькое, полезное и радующее глаз?..
— А гробы и есть самое полезное, — панихидно ответил озверей, не прекращая работы. — Сегодня мой тесть жив, а завтра пойдет к Ленину. И что ему даст этот Ильич?.. Кто дождался от него хоть одного гроба?.. И теща моя пока жива, а завтра уже будет со Сталиным. Ей что, Хрущев пришлет гроб?.. Держи карман шире, дождешься ты савана от Фиделя Кастро!
— Ну а жене-то зачем?
— Чтобы она меня раньше себя не закопала, феминистка проклятая! — разволновался Колупайнен. — Так что гроб я ей готовлю по соображениям самого гуманного порядка. И гробов у меня не так уж много, если ты хорошенько припомнишь всех мужей моей доченьки.
— Федька Косой, — сказал я, — раз.
— Ян Просучарник, — сказал Колупайнен, — два.
— Цви Поскакакер, — сказал я, — три.
— Ганс Кляузнер, — сказал Колупайнен.
— Абдель Суицид, — сказал я.
— Ким На Кось Выкусь, — сказал он.
— Расстегай Летучий, — сказал я
— Агент Британской разведки Трупис, — сказал Колупайнен, — восемь. Ну!.. Мало у меня гробов, так что ты, Вася, не мешай.
И он, шорх-шорх, принялся опять за любимое дело, а я пошел в свои апартаменты, по которым после ухода незваных гостей носилась стая венских стульев, роняя спинки и перекладины.
2
Заглянул я однажды в анналы истории.
— Закрой немедленно дверь, вуйаерист хренов! — завопил оттуда озверей по имени Тацит.
И так пронзительно и обидно для моего самолюбия он это завопил, что отвернулся я от него окончательно и пошел себе через парк.
В парке, возвышенно думал я, вопить некому, но ошибся. И ошибка чуть не стоила мне жизни, поскольку там, внезапно выскочив из кустов, на меня бросились две озверейские девушки. Кинулись, повалили на траву, сорвали с меня последнюю рубашку. О ужас, о стыд! О времена, о нравы!! А что за непристойности они выкрикивали при этом!!!
— Девушки, — залепетал я, — опомнитесь! Что вы делаете, несчастные озверейки? За что вы, наконец, меня насилуете?.
— А за то, — отвечали они, вынимая меня из брюк, — что много вас таких через парк ходит, а внимания на нас никто не обращает.
— Да как же так, когда вы такие красавицы?! — воскликнул я. — Отпустите меня, пожалуйста, и я сейчас же на вас все свое внимание обращу!
Но когда я поклялся, когда встал с земли и собрался привлечь их культурно к своему сердцу, они отбежали в сторону, как прекрасные нимфы от безобразного фавна, и предупредили, чтобы я не смел к ним прикасаться своими грязными руками и даже не вздумал смотреть своими не кошерными глазами.
— Нечего на нас глазеть, не для тебя развивались и росли!
— Но вы же сами меня спровоцировали, — лихорадочно принялся я оправдываться, — сами повалили на траву, как на какую-нибудь гостиничную кровать, сами вытряхнули меня из одежды…
— Дебил! — прошипели озверейки. — Весь кайф испортил!..
И тогда я поплелся обратно в анналы истории, чтобы никогда больше через парк не ходить. Хотя в парке была весна, и воздух был пропитан всеми этими невозможными запахами, только раз в году склеивающими землю с небом.
3
Мимо плелся озверей с лицом зарождающегося пролетариата, толкая перед собой тачку с призраком коммунизма. Тачку, по-видимому, толкать было тяжело, поэтому его сопровождали Маркс с Энгельсом и, перебивая друг друга, объясняли, как следует себя вести пролетариату в присутствии призрака. Сошлись на том, что страха обнаруживать не следует, даже если он затаился классовым врагом, а следует уверенно и неуклонно толкать тачку к намеченной цели. Тут же была оговорена и цель, которая должна была обнаружиться за ближайшим горизонтом.
Горизонт между тем все время отодвигался, а призрак, не зная успокоения, продолжал бредить Европой и, как все заурядные призраки, требовать вмешательства Церкви. Но Карл с Фридрихом были категорически против Церкви, надеясь отгородиться от Нее первичной материей, которую Маркс украл у своей жены и дочерей, лишив их летних нарядов и мелких удовольствий, так скрашивающих жизнь обедневшей буржуазии.
Дело было сделано недрогнувшей рукой Карла, и все покрылось материей. Путь был покрыт материей, тачка была покрыта материей, и даже призрак, покрытый материей, готов был материализоваться для немедленного признания марксизма как единственной силы, движущей историю Озверятника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46