Я подставляю дождю спину, вода лепит рельеф моего позвоночника на полотне прилипшего к спине пиджака. Кажется, что мои зрительные способности многократно возросли. Впрочем, дело не в глазах. Мое воображение создает образы как бы во плоти. Теперь, после того, как я говорил об этом с некоторыми специалистами, я знаю, что феномен теплого дождя нередко использовался писателями и поэтами. Мандельштам назвал его опиумом кавказцев. Расслабляющий теплый дождь порождает, особенно на рассвете, миражи, до которых, кажется, рукой подать. Струящиеся призраки постепенно наполняются жизнью, сначала беззвучной, такой же, как пейзаж, в котором они движутся, и вот уже сквозь толщу дождя, затянутого текучей прозрачной золотистой пеленой, до меня доносится голос Генерала, который прогуливается со своим псом Бонапартом. Они идут по набережной Невы. Холодный день.
— Хобот — это пятая нога? — спрашивает пес.
— Нет.
— А что же тогда?
— Нос.
— Никогда не видел, чтоб нос волочился по земле.
— Это такой нос, которым всасывают…
— Тогда это насос.
— Нос-насос.
— Он что, пьет носом?
— Нет, он льет им воду в рот.
— А что им еще можно делать?
— Поднимать что-нибудь с земли.
— Он мог бы делать это зубами или языком.
— Вряд ли. Он высокий и ему трудно нагибаться.
— Тогда лапой.
— Он так тоже делает. Когда, например, нужно поднять дерево, он поднимает его хоботом, а затем берет под лапу.
— Но все-таки это нос или рука?
— И то, и другое.
— Мой Генерал, я впервые в жизни слышу, что нос может быть также и рукой.
— Все всегда бывает впервые.
— А когда слоны впервые появились здесь, в России?
— Первый слон был подарком персидского шаха нашему царю.
— Интересно.
— Сначала он шел пешком, а затем его везли по рекам на плотах. Когда его привезли в Москву, это вызвало у людей огромное изумление.
— Как его звали?
— Не знаю. Знаю только, что его видело очень много москвичей. А вскоре случилось так, что вспыхнула эпидемия чумы и кто-то заразил слона.
— А дальше?
— Все. Больше о нем ничего не известно.
— Часто о чем-нибудь или о ком-нибудь больше ничего не слышно. Куда они исчезают?
— Туда, где больше никого не беспокоят.
— А я кому-нибудь доставляю беспокойство?
— Разумеется. Котам.
— Но, Генерал, клянусь вам, мне всегда было на них наплевать.
— Тебе да, но другие собаки готовы разорвать их в клочья.
— Это сплетни о нас.
— Сплетни еще приятнее, чем горькая правда.
— Да что вы? Хорошо, теперь клянусь, что как только увижу кота, я брошусь на него…
— И вернешься домой с поцарапанным носом. .
— Только не я. У меня молниеносная реакция.
— Всегда?
— Всегда.
— Давай не будем об этом.
— Вы намекаете на ту историю с мышью?
— Вот именно.
— Но мыши сами словно пули.
— Я приказал тебе отрезать ей путь.
— Я это сделал.
— Да, но слишком поздно.
— Согласен) в какой-то момент я проявил нерешительность.
— В атаке нельзя такое допускать.
— В следующий раз я буду, как молния.
— Хотелось бы надеяться.
— Вы что, мне не верите?
— Давай поспорим, кто из нас первый доберется до Москвы?
— Мой Генерал, вы шутите?
— Не шучу.
— Да я буду раньше вас, даже если поскачу на одной лапе.
— Можешь скакать хоть на восьми.
— Отправимся прямо сейчас?
— Давай.
— Вы готовы? Вперед! Пес стремглав мчится вдоль реки, однако Генерал командует «Стой!». Бонапарт возвращается:
— Что служилось?
— Я уже прибыл.
— Куда?
— В Москву.
— И как же, интересно, вы это сделали?
— Мысленно.
— Но вы ведь здесь.
— Сейчас да, но только что я был на Красной площади. Там шел снег.
— Как я могу вам поверить?
— Ты берешь под сомнение слова своего командира?
— А разве их никогда нельзя брать под сомнение?
— Никогда.
— Тогда и я могу сказать, что побывал в Персии.
— Конечно.
— И вы мне поверите?
— Нет.
— Почему?
— Потому что уверен, что ты не сможешь сказать, в каком городе ты побывал.
— Я действительно этого не знаю.
— А я, наоборот, назвал тебе точное место.
— Видимо, это была известная вам площадь.
— Мысленно можно побывать лишь в тех местах, которые тебе известны.
— Не согласен. Я был в том месте, которое сам себе вообразил.
— Но на самом деле такого места не существует. В нескольких шагах от них останавливаются сани, из них выходит смуглый мужчина. Он приближается к парапету и останавливается, обозревая Петербург. В его глазах тоска. Когда мужчина, у которого поверх пальто накинута медвежья шуба, поворачивается, чтобы вернуться к саням, он замечает Генерала и протягивает ему руку. — До свидания, господин генерал.
Генерал застывает, удивленный и пораженный: слишком редко кто-либо узнает его.
— Вы знаете, кто я такой?
— Разумеется. Я видел ваш портрет в Зимнем дворце.
— И есть сходство?
— Достаточное. Только теперь Генерал узнает любезного господина.
— Вы уезжаете, господин Пушкин?
— Может быть, хотя мне и не хотелось бы. Поэт садится в сани, они удаляются, похрустывая льдом. По дороге к дому Генерал и его денщик возобновляют беседу.
— Почему я никогда не вижу снов? — спрашивает пес.
— Я тоже их редко вижу.
— А я никогда.
— А мне, если я их все же вижу, снится всегда одно и то же.
— И что это?
— Голуби. Те самые, которых я использовал в войне против Наполеона.
— Интересно.
— Ты слышал когда-нибудь легенду о княгине Ольге?
— Нет.
— Княгиня, чтобы отомстить за мужа, убитого древлянами, велела преподнести ей в дар голубей, которыми те владели. А затем подожгла птицам крылья и выпустила их. И птицы принесли огонь в каждый дом.
— Здорово.
— Я поступал так со всеми населенными пунктами, куда собирался войти Наполеон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28