Еще позднее та же самая дикторша с отчетливым местным произношением разоблачала, по приказу сельского ревкома, уже не столько Линь Бяо, сколько «банду четырех», которая за десять с лишним лет совершила неисчислимые преступления и своим левацким курсом произвела в стране кошмарные опустошения. Освещая новые задачи, стоящие перед народом, дикторша призывала его к новому великому походу и к проведению «четырех модернизаций». Репродукторы вещали так громко, что подавляли все остальные звуки в селе: шум машин, тракторов, удары парового молота в металлоремонтной мастерской. Те, кто жил на главных улицах, не могли и словом перемолвиться, что, наверное, облегчало задачи управления.
Движение вперед всегда приносит новые проблемы. Скажем, вслед за шоссе появились машины, а там, где машины, там и пыль столбом. Стоило машине или трактору в сухой день проехать по глинистой дороге, как пыль застилала полнеба и долго не оседала, такчто сельчане насмешливо прозвали свои дороги «пыленками» в отличие от иностранных «бетонок». На Старой улице было еще ничего, а на Новых и крыши, и окна, и балконы были покрыты толстым слоем пыли. Только во время дождя все очищалось. Другая проблема – отсутствие канализации. Сельчане выпускали все стоки из домов и лавок прямо на улицу. В солнечный день сохло быстро, а в дождливый улицы превращались в канавы, заполненные жидкой глиной и отбросами. Шоферы-лихачи так забрызгивали стекла в домах, что никаких занавесок на окна не требовалось – экономия! Говорят, что, когда староста Ван со своими подчиненными разрабатывал план реконструкции села, он велел по обеим сторонам Новых улиц провести сточные канавы. Кто-то заикнулся насчет канализации.
– А разве канавы – это не канализация? – удивился Ван. – У нас тут не Кантон и не Шанхай, нечего подражать всяким заморским штучкам!
Он настоял на том, чтобы на плане были изображены именно канавы, провел этот план через сельский ревком и поручил отделению милиции направить на рытье канав помещиков, кулаков, контрреволюционеров и приспешников «банды четырех».
Между новыми предприятиями села постоянно возникали противоречия, стычки, а то и драки. Все эти мастерские или заводики строились на Лотосовой, чтобы удобнее было брать воду, подвозить сырье и сливать отходы. Только бумажная фабрика расположилась на Ручье нефритовых листьев, в четырех ли от винзавода. Сначала между ними не возникало никаких конфликтов: строятся на разных водных путях, да еще далеко друг от друга – молодым рабочим обоих предприятий, крутящим любовь, приходилось немало времени тратить на дорогу. Но едва бумажная фабрика заработала и щелочная вода с белой пеной пошла по ручью в Лотосовую, как все поняли, что тут и двадцать ли не спасли бы, не то что четыре. В вине появился горький привкус, руководство винзавода забило тревогу и потребовало от бумажной фабрики возмещения убытков. Та же в ответ предложила ни много ни мало как перенести винзавод: вам вода не нравится, вы и переезжайте, а нам и здесь хорошо. Дело дошло до укома, но уком вернул его в сельский ревком. Винзаводовцы дошли до окружкома, тот спустил дело обратно в уком, а оттуда – опять в сельский ревком. Что мог поделать Ван Цюшэ? У него и так не три головы и не шесть рук; перенос винзавода стоил миллионов, а сельский ревком пока еще не печатает ассигнаций. Боясь, что между предприятиями начнется настоящая драка и кого-нибудь просто убьют, он ринулся в уездный ревком и начал плакаться председателю Ян Миньгао и его заместительнице (она же племянница) Ли Госян. В результате директоров обоих предприятий вызвали на учебу для повышения идейного уровня, и они, следуя «серединному пути» всеми обруганного Конфуция, построили трубопровод от винзавода к чистому горному источнику, причем завод выделил для этого рабочую силу, а бумажная фабрика – деньги. Так проблема была разрешена, и оба директора втайне даже извинили уездное начальство за проведенную над ними процедуру, поскольку с этого времени кадровые работники бумажной фабрики легко покупали на заводе бракованное вино, а бумажная фабрика чем могла ублажала кадровых работников винзавода.
Ну а во что превратились древние Лотосовая и Ручей нефритовых листьев с их чистой водой и красивыми берегами, утопавшими в зелени? Об этом люди уже вовсю судачили, но в напряженной повестке дня сельского ревкома для такого вопроса не нашлось места. Поскольку все предприятия сбрасывали в реку и ручей свои отходы, на берегах перестала расти даже трава, а сами берега начали обрушиваться. На них скопились кучи мусора, это оправдывали тем, что реке и ручью совсем необязательно быть такими широкими, они могут и потесниться. По воде плыли не только белые пузыри бумажной фабрики, но и обрывки бумаги, какие-то коробки, иногда, говорят, даже мертвые незаконнорожденные младенцы. Раньше в Лотосовой в изобилии водились красные лотосовые карпы, а теперь и креветок с крабами почти не осталось.
Некоторые утверждали, что загрязнение и шум – это неизбежные спутники общественного прогресса, как и во всех передовых промышленных странах. Газеты рассказывали, что в Японии или Соединенных Штатах даже воробья не встретишь, Англия импортирует кислород. Почему же Китай, принадлежащий к развивающимся странам, в том числе и далекое горное село Лотосы, должен пойти по другому пути? К тому же у нас пока воробьев вдоволь, да и кислорода хватает. Воробьи в Долине лотосов даже считались вредными птицами: каждое лето, когда начинала созревать пшеница, члены коммун ставили на полях соломенные чучела, которые отпугивали прежде всего воробьев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81