Ху Юйинь стояла рядом, наблюдая, как гостья достает блокнот и открывает авторучку.
~ Садись! – вдруг приказала Ли Госян, словно превратившись в хозяйку. – Воспользуемся тем, что мы с тобой вдвоем, и поговорим…
Ху Юйинь взяла табуретку и села. Перед руководительницей группы с ее авторучкой и раскрытым блокнотом она невольно почувствовала себя беззащитной. К тому же Ли Госян сидела на стуле, а Ху Юйинь – на табуретке.
– Ты, наверное, слышала, что наша уездная рабочая группа прислана в село для проведения «четырех чисток» , – официальным тоном начала Ли Госян. – Чтобы развернуть это движение, мы изучаем политическую и экономическую обстановку в каждом дворе. Ваш двор – не первый и не последний. Говорить правду рабочей группе – это говорить правду партии. Ты меня поняла?
Ху Юйинь кивнула, но на самом деле не понимала ничего – в голове у нее стоял туман.
– Я тут подсчитала ваши основные доходы и сейчас хочу, чтобы ты их подтвердила. Если будут какие-нибудь расхождения, не стесняйся, – промолвила гостья, глядя на хозяйку невинными глазами.
Ху Юйинь снова кивнула. По своей наивности она думала, что это даже лучше – не считать самой. Если бы Ли Госян заставила ее считать, она бы наверняка что-нибудь забыла или перепутала. К тому же гостья говорила довольно приветливо – совсем не так, как на собрании вредителей, когда ее глаза сверкали, словно холодные клинки.
– Начиная со второй половины шестьдесят первого года базарные дни в вашем селе начали проводиться не раз в полмесяца, а раз в пять дней, то есть шесть раз в месяц. Правильно? – Гостья снова взглянула на хозяйку.
Ху Юйинь опять молча кивнула. Она не понимала, почему руководительница группы начинает так издалека, точно ворошит какое-то старое дело.
– До конца февраля нынешнего года, то есть за два года и девять месяцев, или за тридцать три месяца, – продолжала гостья, следя по блокноту, – было сто девяносто восемь базарных дней. Верно?
Ху Юйинь остолбенела. Теперь она начала понимать, к чему та клонит, и чувствовала себя как на допросе.
– Для каждого базарного дня ты делаешь отвар примерно из пятидесяти фунтов риса. Некоторые называют это домашним промыслом, но мы пока не будем этого касаться. Отвара из одного фунта хватает приблизительно на десять мисок. Цену ты берешь невысокую, качество еды неплохое, специй и масла не жалеешь, поэтому некоторые покупатели тебя любят. В день ты продаешь более пятисот мисок, значит, получаешь минимум пятьдесят юаней, а налога платишь всего один юань. В месяц, за шесть базарных дней, выручаешь триста юаней. Допустим, что сто из них идут на покупку риса и сои для сыра, я нарочно считаю в твою пользу, так? Стало быть, в месяц у тебя двести юаней чистого дохода. К слову сказать, столько зарабатывает начальник целой провинции! За год ты получаешь две тысячи четыреста юаней, а за последние два года и девять месяцев получила шесть тысяч шестьсот юаней!
Ху Юйинь никак не ожидала, что руководительница группы насчитает такую астрономическую сумму. Она, Ху, получает столько же, сколько начальник целой провинции?! Эти странные подсчеты ударили ее, словно гром, и она через силу залепетала:
– У меня просто мелкая торговля, я никогда так не считала… С трудом сводили концы с концами, а все, что заработали, пустили на дом… Товарищ Ли, у меня есть разрешение на лоток, я торгую законно, с разрешения правительства…
– А мы и не говорим, что ты торгуешь незаконно или спекулируешь! – Ли Госян по-прежнему как будто улыбалась и в то же время не улыбалась. – У входа в этот дом висят надписи, в которых говорится, что вы «обрели красное социалистическое богатство», так? А писал эти надписи вредитель Цинь Шутянь, не так ли? Ты не волнуйся, я всего лишь хочу выяснить правду.
Ху Юйинь из страха вдруг бросило в какое-то холодное безразличие. Она сидела, уставя глаза в пол и крепко сжав губы. Но гостья не обращала внимания на ее состояние и не ждала ответа, а продолжала:
– Еще одно обстоятельство. Заведующий зернохранилищем Гу Яньшань к каждому базарному дню выделяет тебе шестьдесят фунтов риса для отвара, правда? – лицо Ли Госян становилось все строже, как на допросе пойманной проститутки.
– Нет, нет! – запротестовала Ху Юйинь, выходя из своего оцепенения. Даже если она сама преступница, она не должна подводить такого хорошего человека, как Гу Яньшань. – Это вовсе не рис, а рисовые отходы, почти пыль. Нам каждый раз приходится выбирать из них камушки, рисовую шелуху, землю. К тому же эти отходы товарищ Гу дает не только нам, но и многим другим, ими откармливают свиней… Я сначала тоже так делала, а потом уж завела лоток…
– Когда я сказала, что на каждый базарный день ты тратишь пятьдесят фунтов риса, я и имела в виду, что десять фунтов уходит на всякие камешки, шелуху и землю. Надеюсь, довольно? Как видишь, я все время считаю в твою пользу. Но другие откармливают свиней и продают их государству, а ты кормишь отбросами людей и наживаешься на этом!
Окончательно придавив своими словами Ху Юйинь, руководительница группы вдруг снова снизила тон и продолжила чтение из блокнота:
– Итак, за два последних года и девять месяцев, то есть за сто девяносто восемь базарных дней, заведующий зернохранилищем Гу Яньшань выделил тебе одиннадцать тысяч восемьсот восемьдесят фунтов риса. Ничего себе! Конечно, я понимаю, у вас с ним какие-то особые отношения, но главное сейчас не в этом…
Ли Госян сделала в блокноте пометку «Проверено у самой лоточницы Ху Юйинь, ошибок нет» и направилась к выходу. Ху Юйинь пошла за ней, но не могла произнести даже самых обычных слов, приличествующих хозяйке, – в ее душу точно вылили котел кипящего масла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81