Где-то стреляли. Выстрелов он не боялся, его смущало, что от него надает не одна, а две тени, и обе - голубые. Он обернулся, увидел позади себя еще одну тень, испугался и побежал, припадая на онемевшую ногу, медленно, но задыхаясь. Бежал он долго, пока совсем не устал. Вечер совсем почернел. Гарусов то шел, то опять бежал, или ему казалось, что бежал, по какой-то странной улице без домов, где стояли одни заборы, сплошь покрытые белым бархатом. Когда шел, он тихо кричал: "Мама",- а когда бежал - умолкал. Улице не было конца. Гарусов выбился из сил и прикорнул в снегу под одним из бархатных заборов. Ноги у него были уже горячие, и скоро он согрелся весь. Его начало крутить и укачивать. Он заснул и видел во сне, как вокруг него летает множество ворон, а он за ними гоняется, но ни одной не может поймать. Мать тут же, она просит поймать ворону, а он, Гарусов, не может и плачет. А тут еще вороны бросаются на него целыми толпами, кричат на него и рвут ему уши. Он проснулся и увидел, что ворон нет, а мать в ватнике сидит рядом, кричит на него и трет ему уши чем-то горячим.
- Мама,- сказал Гарусов своим сиплым голосом.
- Насилу-то очнулся,- сказала мать, постепенно превращаясь не в мать, а в другую женщину.- А я тебя снегом тру-тру, совсем было уши отморозил. Вставай, стахановец.
Да, это была не мать, а другая женщина, хотя зубы у нее были такие же и прямо светились во рту. Она была большая от ватника, на голове незавязанная ушанка, и одно ухо торчало вверх, как у щенка. Женщина была молодая, моложе матери. Может быть, даже девочка, подумал Гарусов.
- Как тебя звать? - спросила она, стоя на коленях и заправляя его огненные уши под старую шапку.
- Гарусов. Она засмеялась.
- Ишь ты, важный какой! Депутат, наверно?
- Депутат, - согласился Гарусов.
- Из какого района депутат? Гарусов молчал.
- Живешь-то где? Адрес знаешь?
Гарусов адреса не знал.
Они встала с колен и его подняла за собой. В общем-то она была небольшая вся, кроме ватника Она вынула из кармана сухарь и дала Гарусову. Сухарь был весь в табачных крошках и каменный от холода. Гарусов грыз его, дрожа от восторга.
- А вы, тетя, из кино? - спросил он.
- Нет, я дружинница. Таких, как ты, на улице подбираю. Кто обмерз, кто ранен, кто с голоду помирает, кто уже помер. Ну, этих-то не беру, кто уже помер. Пускай себе лежит, есть не просит.
Она засмеялась и сразу прикрыла рот рукой.
- Чего я смеюсь-то? Ничего смешного нету, а меня разбирает.
Гарусов молчал.
- Давай, что ли, руку, пойдем, депутат. Гарусов послушно затрусил с нею рядом. От ее жесткого рукава пахло сухарем. На ногах у нее были большие солдатские валенки, жесткие еще, необмятые. Heсмотря на эти валенки, она шла быстро, Гарусов прямо запыхался. На площади она остановилась, дала ему передохнуть.
- Какая красивая ночь,- сказала она, подняв к звездам свое светлое лицо.
Издалека послышался низкий, дрожащий гул. Словно комар зудел, но зудел басом.
- Здрасте пожалуйста, опять летают,- сказала дружинница.- Ну просто сил нет, до чего же нахально летают! Прямо демонстративно. Ночь пройдет - двух, а то и трех домов нету. Это в пределах одного района, а сколько по городу, мамочки! А мы их раскапывай. Кирпичи смерзлись, раненые стонут... Ужас!
Гарусов молчал.
- Ну до чего я этих фашистов ненавижу,- тонким голосом сказала она.Просто выдержки нет, до чего ненавижу.
И вдруг заревела.
Гарусов молчал и терся носом о ее жесткий рукав. Она перестала реветь.
- Ну, пойдем, что ли. Передохнул?
- Ага.
3
Девушка-дружинница привела Гарусова в детский приемник и оставила там. Он не хотел оставаться, плакал, цеплялся за ее ватник, но она его уговорила, обманула. Обещала прийти - и не пришла.
Три дня и три ночи Гарусов прожил в изоляторе. Каждый день ему давали хлеб, кипяток и горячий суп. Какие-то тетки, в платках и шубах, с ягиными лицами, ходили к нему и расспрашивали, кто он такой. Он знал только свою фамилию "Гарусов" и фамилию матери "Делянкина", а больше ничего, даже в каком районе живот.
- На Петроградской? - спрашивала тетка.
- Ага,- соглашался Гарусов.
- А может, на Выборгской? Гарусов и на это был согласен.
- Удивительно низкий уровень развития,- сказала главная тетка, собрала свои авоськи и ушла. А Гарусов лег досыпать. Он вообще в изоляторе почти все время спал. Если не ел, то спал.
Пока он отсыпался, о нем наводили справки, искали родственников, но не нашли. Разве найдешь? Записали его в детский дом как сына погибших родителей. И отчество приписали ему: Иванович.
* * *
Детский дом, куда определили Гарусова, был большой, на много коек, но ребята в нем все время менялись. Одни умирали, другие на их место приходили. Кормили хорошо - каждый день хлеб, каша и суп, витамины отдельно. И все-таки многие ребята поумирали, а Гарусов - нет. Ему умирать было нельзя, он должен был найти мать. Думал он об этом днем и ночью, за едой и в бомбоубежище. А вдруг она его ищет? Вернулась домой, а его нет. "Где мой Гарусов, где мой добытчик?" А его нет. И вот она бегает, как он, среди белых бархатных заборов, а его нет. И вдруг она встречает девушку-дружинницу в большом ватнике. "Не знаете, где мой Гарусов?" - "Как же, знаю",- говорит девушка. И приводит ее сюда. "Мама,- говорит Гарусов, - на тебе мой хлеб и суп". Мать ест и поправляется, и начинается новая жизнь. Мать берет его из детского дома... Нет, еще лучше - остается сама здесь работать нянечкой. A тут и война кончается, и все хорошо.
Но время шло, мать не приходила за Гарусовым, и он постепенно перестал уже ждать.
Кончилась зима. Стало пригревать солнце, по улицам потекли грязные ручьи, и граждане, щурясь от света, вышли на тротуары скалывать лед.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5