я как бы разглядывала его давний кинокадр. — У тебя будет время обдумать. Я еду на съемки месяца на три-четыре, а ты пока на досуге обдумай.— А Александра Федоровна? — спросила я.— Тут все благополучно. Пока я лежал в больнице, она нашла себе другого. Главное, он будет ее снимать.— А красавица и умница?— Давно не существуют. Нужна мне по-настоящему только ты.Валентин подошел, положил руки мне на плечи, затянул в глаза — все как полагается по романам.— Нина, ты меня любишь?— Да, — ответила я правдиво.— Надолго ли?— Пока навсегда.— Все ясно.Через несколько дней он уехал на съемки. Зашел попрощаться. Выглядел он из рук вон плохо.— Разумно ли тебе ехать? Ты еще слаб после болезни.— Ничего со мной не сделается. А сделается — туда мне и дорога. Битая карта. А ты все-таки без меня подумай…Уехал, а меня оставил размышлять. Выходить замуж? Собирать детей? Боже мой, мне не хотелось. Пусть лучше как было: он с дочерью у себя, я с сыновьями у себя…Как раз тут произошло еще одно событие. Однажды вечером, придя из института, я застала у себя в комнате Димку. Он был в своей полосатой пижаме, из которой давно и самым жалким образом вырос, но не хотел расстаться и даже в стирку отдавал неохотно («Каторжник, одуревший от дурной пищи», — говорит Сайкин, видя его в этой пижаме).— Почему не в постели? — спросила я грозно, краткостью и интонацией подражая Александру Григорьевичу.— Мама, мне нужно сообщить тебе нечто необыкновенное.Кажется, это фраза из Чапека. Димка последнее время читает непомерно много и весь дымится цитатами. Тоже мне домашний Лева Маркин!— Что же такое необыкновенное ты хочешь мне сообщить?— Может быть, это подло с моей стороны — выступать в роли доносчика, но я все-таки выступлю. Александр Григорьевич влюбился.— В кого?— В какую-то женщину или девочку. Он сказал ей сегодня по телефону «любимая». Потом велел нам с Иваном ложиться спать, а сам укатил с ней куда-то, судя по телефонному разговору — в кино.Меня всегда поражает книжность и сформированность Димкиной речи. Профессор!— Слушай, дорогой, иди-ка ты спать и выкинь из головы эти глупости.Димка зарыдал.— Глупости! Нашла глупости! А если Александр Григорьевич женится, кто нам будет варить обед?— Ну я буду.— Да!! Разве ты умеешь так варить свекольник, как он?— Научусь и сварю. Подумаешь, искусство! — сказала я нигилистически.Димка зарыдал еще пуще.— И вообще! Дело не в свекольнике! Разве ты нам можешь его заменить! Мальчикам нужно мужское влияние.Я обняла его за худую спинку.— Ну-ну, маленький, не огорчайся! Может, он еще не женится.— Ты думаешь? — с проблеском горькой надежды вскричал Димка.— Вполне возможно. Не каждая любовь кончается женитьбой.У Димки текло из носа, я его вытерла своим платком. Он был очень доволен и спросил:— Французские?Я не сразу поняла, что это он о духах.— Наши, — ответила я.— Тоже приличная продукция.В общем, он успокоился, и я отвела его в мальчишатник. Иван спал вальяжно, в моей пижаме (после больших огорчений ему это позволяется). Богатырская грудь вздымалась.— Эй, Иван! — крикнул Димка.Иван мгновенно проснулся. Обычно его разбудить трудно, хоть из пушек пали.— Ну, как? — спросил он, протирая глаза.— Александр Григорьевич, вполне возможно, не женится, — сказал Димка.— Не женится? — подскочил Иван. — Вот это здорово! Тут они оба принялись скакать по Ивановой тахте и орать дурными голосами:— Не женится, не женится, ура, ура, ура! Пружины так и стонали. Я пыталась прервать это радение строгим окриком — ничего не вышло. Тогда я подошла к буфету, вынула за уголки две конфеты «Мишка косолапый» и, держа их на весу, подошла к тахте. Прыжки и крики стали реже и постепенно прекратились совсем.— Мама, это нам? — с робким восторгом спросил Иван.— Вам, если утихомиритесь.— Мы уже.— Александр Григорьевич, — напомнил Димка, — не разрешает есть конфеты после чистки зубов.— А мы ему не скажем.За этот педагогический просчет я сразу назвала себя Песталоцци (именем великого педагога мы с Сайкиным перебрасываемся, когда уличаем друг друга в ошибках воспитания). Мальчики вдохновенно ухватились за конфеты, развернули их, тут же успели подраться из-за фантиков, но малой дракой. Успокоились, поедая конфеты.— Я в этом «Мишке» больше всего ценю сухариную прокладку, — говорил Иван. — Мама, а он правда не женится?— Думаю, что нет, — соврала я, потушила свет и ушла к себе.Ох, если Сайкин и в самом деле женится, как же я их избалую…Александр Григорьевич вернулся поздно, ко мне зайти не соизволил, лег спать. На другой день был мрачноват, молчалив. Я его ни о чем не спрашивала. Разговор состоялся на третий день.— Между прочим, — сказал он, потопывая носком кеда по полу, — эти негодяи уже тебе протрепались, а ты делаешь вид, что ничего не произошло.— Так оно и есть. Пока как будто ничего не произошло.— Нет произошло. Можно, я ее приведу сюда? Познакомиться, а не совсем.— Конечно, можно.Договорились о дне. Я приготовила угощение (разумеется, покупное — на домашнее у меня не хватает ни времени, ни уменья), заставила Димку с Иваном хорошенько вымыться и после этого запретила им выходить во двор.— Мама, на минуточку! — нудил Димка.— На две минуточки! — вторил ему Иван.— Ни на полминуточки!— А на секунду? — спросил Димка.Я рассердилась и сказала низким голосом, имитируя мужское влияние:— Что за торговля? Слушаться беспрекословно!Мальчишки послушались и удалились на кухню. Вскоре оттуда донеслись гнусные препирательства. Иван что-то канючил, а Димка ему возражал. Несколько раз до меня донеслось любимое слово «дурак». Я против него не возражаю, слава богу, что не хуже. Я читала книгу, но не могла сосредоточиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88