Вы согласны со мной, товарищ Федоров? Ничего они не ценят, ничем не дорожат… И вот с такими мы должны построить коммунизм!— Прежде чем коммунизм строить, вы сначала дачу верните! — глухо сказал Егорышев.— Какую… дачу?! — беспомощно спросил Лебедянский. Лицо его стало серым.— Ту самую, которую вы продали, отняв у детей покойного Гольдберга. Наследники-то настоящие они, а не вы…— Я… я не знал, — пробормотал Лебедянский.— Всё вы прекрасно знали, потому и отпуск мне не хотели давать, боялись, что в Красноярске раскроется все… Не бойтесь, я на вас доносить не пойду, а Леночке и Косте дача не нужна. Дачи нужны таким, как вы! Пользуйтесь! Живите в своих дачах, продавайте их, копите деньги на книжках, разъезжайте на машинах. Не так-то уж вас много. Только о коммунизме не говорите!Егорышев вышел из кабинета. Рабочий день окончился, и комната была пуста. В коридоре топтался Долгов.— Плохо? — сочувственно спросил он. — Как же это ты так, брат?— Да вот так, — ответил Егорышев.— Хворал, что ли? — поинтересовался Долгов. — Бледный, как стенка. Ты сейчас куда? Домой?Егорышев пожал плечами и стал спускаться по лестнице.— Поехали ко мне, — предложил Долгов, поравнявшись с ним. — Выпьем, закусим, ты все расскажешь… Правда, меня там Танька дожидается, но она будет тебе рада…— Все равно, — ответил Егорышев.Он вспомнил расписание самолетов и решил, что завтра, пожалуй, не успеет улететь. Нужно еще оформить расчет, взять деньги из кассы взаимопомощи и зайти к маме.Электричка остановилась возле мокрой, пустынной платформы и, загудев, умчалась.Была поздняя осень. Опавшие листья устилали деревянные тротуары. Березки стояли голые, дача Долгова выглядела сиротливой и обнаженной без зеленого убора деревьев.Окна были открыты, там горел свет и слышалась музыка проигрывателя.— Скучать не любит! — с усмешкой сказал Долгов.Таня обрадовалась, увидев Егорышева, но ничего не сказала, только взмахнула накрашенными ресницами. Долгов достал из кармана бутылку водки и кивнул Тане:— Сообрази-ка!Таня накрыла на стол и откупорила бутылку. Расставляя тарелки, она с интересом поглядывала на Егорышева.На том месте, где висела картина Строганова, на стене было темное, скучное пятно.— Ну, с возвращением! — сказал Долгов и поднял стакан.— Я не буду пить, — ответил Егорышев.— Напрасно. Как раз тебе сейчас нужно выпить… Его с работы уволили, — объяснил Долгов Тане.— Не надо ему пить, — негромко сказала она, — и не приставай к человеку…— Пожалуйста, у нас полная демократия! — обиделся Долгов.Он осушил стакан, с шумом выдохнул воздух и сказал Тане:— Поставь-ка пластиночку, которую я в прошлый раз купил.Таня включила проигрыватель. Послышалась тихая, медленная музыка.— Да не эту!—с досадой сказал Долгов. — Я тебя просил мексиканскую…— Отстань, чурбан бесчувственный!—сердито отозвалась Таня.Егорышев вышел на крыльцо, сел на ступеньку и прислонился к перилам… Была ночь. Пахло сыростью. На желтой траве лежали квадраты света. Деревья шуршали голыми ветками.Егорышев сидел долго, слушая тишину. Гудела электричка, шлепали по грязи лошадиные копыта, тарахтела телега. В доме негромко играла музыка. Потом она стихла и раздался голос Тани:— Пора спать!Егорышев не ответил, и свет погас. Ветер взметнул с земли мокрые листья. Прогудела электричка. Егорышев продрог. Он встал и вынул из кармана пачку папирос… За забором что-то зашуршало, скрипнула калитка, и серая тень метнулась к крыльцу.Это была Наташа.Она бросилась к Егорышеву, обняла его и принялась целовать в глаза, нос, губы… Ее лицо было мокрым от слез.У Егорышева подкосились ноги. Он сел на крыльцо, а Наташа опустилась рядом, взяла его руку и прижала к своей щеке.— Боже мой! — захлебываясь от слез, сказала она. — Родной, дорогой мой Степан! Почему же ты ушел? Куда ты ушел от меня? Ты решил, что я хочу тебя оставить? Но разве может женщина оставить такого человека, как ты? Глупый, я же люблю тебя… Я раньше ничего не понимала, я не знала тебя… Вставай, вставай скорее, пойдем, ты весь замерз, мой родной…Егорышев погладил ее по волосам и закрыл глаза.— Ты не хочешь идти? — с отчаянием сказала Наташа. — Ты мне не веришь! Ты знаешь, я любила Матвея… Матвей — это моя юность, это самое светлое и радостное воспоминание в моей жизни… Судьба подарила мне такое счастье, что я еще раз увидела его… Я увидела его и поняла, как бесконечно дорог мне ты! Вся моя жизнь связана с тобой! Ты моя совесть, мой разум, мой дом… Ты мой маленький, нежный, мой самый любимый!.. Не прогоняй же меня, скажи что-нибудь. Лада… Мальчик мой дорогой!У Егорышева захватило дыхание.— Я не могу пойти с тобой, — прошептал он. — Многое изменилось.— Что изменилось? Что?— Я ведь должен уехать, Наташа…— Куда?— Туда, где я нужен…— Глупый… Я поеду с тобой!— Ты архитектор… Там нет городов.— Я все равно поеду с тобой.— Ты хочешь бросить свои проекты? Отказаться от своей мечты?— Я поеду с тобой!—сказала Наташа, смеясь и плача. — Ничего мне не нужно! Мои проекты — это мое сердце, пока оно бьется, я буду мечтать о прекрасных дворцах… Пойдем, мой родной, я все равно больше никогда, никогда не отпущу тебя одного!..— Да встаньте же, наконец, злой, каменный вы человек! — раздался за спиной Егорышева негодующий голос Тани. Она стояла в дверях, придерживая на груди халат. Губы ее дрожали.— Как вам не стыдно! — сказала она. — Ведь вас любят, любят!Егорышев встал со ступенек, взял Наташу за руку и повел ее к электричке.Вагон был пустым. За окном грохотала ночь.Они поднялись на свой десятый этаж. Вдвоем им не было тесно в узкой кабине лифта.Наташа открыла дверь, и они вошли в квартиру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47