Он не сумел точно сформулировать свою мысль, но для него самого связь была ясна. Он думал в эту минуту не только о Танином отце, но и о Гольдберге, о Строганове, о Малькове, вообще обо всех людях, которых можно было бы назвать людьми завтрашнего дня. Какими должны быть они? Неужели они принесут с собой в завтрашний день все то горе, обман, страдания, которые мучают человека сегодня, от которых он страдал тысячелетия? Неужели и при коммунизме люди по-прежнему будут лгать друг другу и причинять боль своим близким?Точно подслушав его мысли, Таня сказала:— По-моему, человек всегда будет ревновать, изменять прежней любви, разочаровываться и совершать ошибки. Все это в природе человека. И человек останется самим собой.— Но ведь все, что вы сказали… это… как раз не по-человечески! — тихо, с трудом ответил Егорышев.Таня пристально взглянула на него и, видимо, поняла, что ему плохо и тяжело. Она положила тонкую, пахнущую духами руку на руку Егорышева и ласково прошептала:— Миленький мой, но ведь вам просто-напросто нужно хорошенько напиться. И бросьте вы размышлять о высоких материях. Иногда вообще не нужно размышлять. Мысль упирается в тупик, и делается страшно и одиноко.Таня подозвала официанта и сказала:—Пожалуйста, триста граммов коньяка и два лимона с сахаром… Вы не сердитесь на меня за то, что я распоряжаюсь? — спросила она Егорышева, когда официант ушел.Он не сердился. Ему было хорошо с ней. Он почувствовал, что эта девушка с модной прической и умными печальными глазами — чуткий, добрый человек и хороший товарищ. Остальное для него было сейчас неважно. Он не осуждал Таню за ее поведение там, на даче, да и как он мог осуждать? Что он знал о ней?Ресторан понемногу наполнился посетителями. Все столики были заняты. Оркестранты на крохотной эстраде меланхолически наигрывали танго.Официант принес коньяк. Егорышев хотел налить рюмку Тане, но она с улыбкой прикрыла рюмку ладонью:— Я не буду пить. Не хочу. Я просто посижу с вами, хорошо?Егорышев выпил коньяк и закусил лимоном. Коньяк не произвел на него никакого действия. Таня, внимательно и понимающе смотревшая на Егорышева, тихонько сказала:— Ого, вам сегодня нужно много выпить, чтобы опьянеть. Вы сейчас напомнили мне отца… Конечно, вы молодой и у вас, наверно, все по-другому, но я не об этом. Отец очень страдал, очень, когда ему пришлось оставить маму… Он даже плакал, честное слово. Ведь они прожили двадцать лет, и ему было ее очень жалко. Он поседел за неделю, но все-таки ушел… Вот что такое любовь. Настоящая любовь. Наше поколение так любить уже не умеет. А через сто лет люди, наверно, будут читать романы о нашей эпохе и не понимать, из-за чего герои так мучились?— Что же, у них совсем не будет любви? — мрачно спросил Егорышев.— Любовь, конечно, останется, но она будет другой, — убежденно сказала Таня. — Такой, как у Долгова… Вот человек двадцатого века. Он ведь по-своему меня любит. Но мучиться он не хочет, и он прав. Я думаю, через сто лет люди будут к этому относиться гораздо легче и проще.— Не верю! — сердито ответил Егорышев. — Я вам не верю! Не может так быть!— Напрасно не верите, — сказала Таня. — Мне самой от этого иногда становится грустно, но так уж развивается человеческое общество. Ничего не поделаешь. Вы заметьте, как много сейчас неблагополучных семей. Я говорю про молодых. Больше пяти лет вместе не живут. Все мои знакомые или разводятся, или уже развелись, или изменяют своим супругам. И с каждым годом таких неблагополучных семей становится больше. Это говорит о том, что начался процесс разрушения семьи, как ячейки общества. На смену этой форме, наверно, придет другая…— Какая? — поинтересовался Егорышев. — Всех под общее одеяло? Чепуху вы говорите, Таня! Просто у вас плохие знакомые. Настоящая любовь никогда не проходит. Если она прошла, значит это была не любовь. Ваши знакомые — легкомысленные люди.— Может быть, но ведь вот вы тоже несчастливы, — отпарировала она. — Счастлив тот, кто ни к чему не привязан. С ним ничего не может случиться…— Я понимаю, что вы недаром все это говорите, — сказал Егорышев. — Наверно, вам не повезло в жизни, и вы пытаетесь как-то объяснить то, что с вами произошло… Вы умная… Я с вами не могу спорить. Но мне кажется, вы напрасно ищете объективные причины, причина в вас самой. И на самом деле все не так, как вы говорите, а наоборот.Больше в графине не было коньяка, и Егорышев попросил официанта принести еще двести граммов.— Как это наоборот? — спросила Таня.— Не знаю, — ответил Егорышев. — Я ничего вам не отдам. Не надо мне вашего спокойного, безмятежного будущего без страстей и без привязанностей. Я вам свою боль не отдам и свое горе не отдам. Пусть все при мне останется.У него начала кружиться голова.— Значит, всегда люди должны страдать? — спросила Таня.— Всегда! Но не от того, от чего они сейчас страдают.— Ну конечно! Они будут страдать исключительно от своего благородства! — иронически кивнула Таня. — Хорошее будет не на жизнь, а на смерть бороться с еще лучшим… Подлецы и разные распущенные дряни, вроде меня, полностью вымрут, мужья и жены перестанут изменять друг другу…— Напрасно вы себя оскорбляете, — тихо сказал Егорышев. — Издеваетесь тоже напрасно. Вы сейчас все, все правильно сказали. Именно так и будет. Но никому от этого не легче! — вдруг прибавил он и опустил отяжелевшую голову.Он снова потянулся к графину, но Таня удержала его руку:— Хватит. Вот теперь хватит. Вы мне поверьте, я уж знаю… У вас есть деньги? Дайте мне рублей восемь, я рассчитаюсь с официантом, а то он вас обязательно обманет…Через несколько минут они встали из-за стола.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47