Михаил Васильевич Ворскла: «Письма в Снетин»

Михаил Васильевич Ворскла
Письма в Снетин



Аннотация Юность на исходе. Так неужели вы не слышите этот шум ветра в кронах тополей? Нужно успеть написать последние письма. У всех нас была юность, а многие ее позабыли, давно позабыли, как пустой сон.
Письма в Снетин 1 1-е письмо. Здравствуй, мой друг!Едва ли полгода прошло, вновь ты в Снетине. Это место роковое, вечный плен твой, каждою весною отпуская, ищет случая прибрать к рукам сызнова, и знает наверное, что случай представится, и знает наверное, что оно – пристанище. Теперь обрушились на наши поля обильные снега; снег валит хлопьями, не кружится и не вьется, отяжеленный. Ваши неяркие больничные окна залепило снегом, и ваши двери стеклянные, как будто веселые дети ради забавы снежков понабросали. Но тебе не весело. А как мне тебе помочь? Загляни в мои строчки, тут просвет и минута удивления. Не подумай, я не требую ответа, не пиши, если тяжело или руки дрожат, мне довольно будет одного твоего внимания. Я решил писать без повода, при всяком желании излить душу, потому что юность моя на исходе и полон я до краев, что улей патокой, хрустальным медом с медленным блеском. Я прольюсь словом, не смущайся же случайным или непривычным, но разреши мне быть свободным, ведь я освободился от ненавистных оков, и освободился от ненавистных принуждений. Так поступаю подобно тебе, делящемуся озарениями и помутнениями вдруг при встрече, хочу того или нет, и тогда я весь – слух, а твои очи – вещание. Но моя пора пришла. Послушай, Виталик, я полон до краев; прошедшие годы как пчелы наносили в меня то, чему и прозвания нет. Как удержаться на месте? Я иду по своей земле, а ты жди новых писем, с голубями прилетят они. Твой Андрей.
– Это первое письмо было найдено на столе на кухне в такое время, когда первый утренний свет просеивается в окно, и радио вовсю хрипит, как старый дед, и кашляет, и переливается мелодиями. Холодильник тогда уже подрагивал, ходики беспрерывно стучали. На конверте написано было: « Отнести для Виталика », а снизу еще стояла подпись: « От Андрея ». А больше ничего не было, ни объяснений, ни пояснений, ни обещаний скорого возвращения. – Рассказывала бабушка Андрея, Ульяна Федоровна, глядя печально в вечернее окно.– А он же говорил мне, признавался, что хочет уйти, но я ведь и думать не думала, и помыслить не могла, что действительно уйдет. Вот так не попрощавшись, без единого слова, встанет ни свет, ни заря, и уйдет. Мне такое даже не снилось. Боже, мой боже, и что оно у вас, у молодых, в головах? Что за ветры дуют? Приехать на один день и наутро уйти, бог знает куда, бог знает зачем, не попрощавшись, не посоветовавшись. Я не знаю, что из всего этого будет? Ведь недавно переболел, ведь еще не совсем окреп. – Рассказывала баба Дуня, соседка, улыбаясь своими сильными очками.– Он ловкий хлопчик, разумный, совестливый. И не смейтесь. Вот послушайте: приходит днем, а у меня хата закрыта была, Ира на работе; я замок повесила, но не стала на ключ запирать, а так только примкнула, чтобы видели, что дома никого нет. Ключ положила под крылечко, и камешком принакрыла. Мы всегда так делаем, можете хоть сейчас пойти и посмотреть. Приходит он и меня зовет. А я дровами занималась. – Продолжала Ульяна Федоровна.– Если бы еще в прежние времена, когда иди куда хочешь, шляйся, где вздумается, никто тебя и пальцем не тронет, никто тебе и слова не скажет. А ведь сейчас что делается, что творится на земле! – Соглашалась баба Дуня.– И не говорите, Федоровна, такое делается, что не приведи Боже. Ай, ай, ай, ай. – И рукой махала. – Продолжала Ульяна Федоровна– Ведь одна дрянь, рвань шатается, одни подонки и наркоманы. Ведь ни за что порежут где-нибудь в посадке, обберут и морду набьют, и никому ты не будешь нужен. Вон, в Ромодане, разденут, деньги отнимут, и добро, если еще живым выпустят. Ох ты, моя ненька, теперь ни сна, ни спокойствия не будет. Не попрощался со мной, не разбудил, а я всего на каких-нибудь пять минуток прилегла, целую ночь ведь не спала, все нога болела. И тру ее, и припарки ставлю, а дела нет. – баба Дуня.– Он хороший хлопец, он будет смотреть в оба. Он же какой умный, какой воспитанный. Приходит вчера ко мне, а я как раз дровами занималась. – Перебивала Ульяна Федоровна.– Да зачем вам дрова, у вас же газ проведен? Я же вам говорила: топите, не жалейте, чтобы в хате тепло было. – Вновь баба Дуня.– Ой, Федоровна, я росла у отца и ни духу того газу не знала. В наше время и слова похожего не было, не выдумали еще. Вот что ни говорите, а уголь да дрова, с ними все ж таки спокойнее. Вот от чистого сердца отвечаю: если бы вы не настояли, ни за что бы того газу не провели, ни за что. Мне он не нужен, Ире не нужен. А если отключат? – Ульяна Федоровна.– Да кто отключит? Вы померзнете все со своими дровами. – Баба Дуня.– С дров больше жару, чем с газу. – Ульяна Федоровна.– Да не говорите ерунды. То все ваши дурницы. И не сиделось ему спокойно на месте. Совсем недавно вирусом болел, еще и горло, наверное, красное. – Баба Дуня.– Он мне объясняет: поеду как-нибудь в Снетин, проведаю вашего Виталика; у меня, мол, свободного времени много и денег сколько-то там имеется. А потом куда-то, бог знает куда, аж чуть ли не в самый Киев. А наш-то Витя, господи спаси, все домой просится, так ему тяжело, мучают его те врачи, лекарствами колют; все домой просится, а те его не пускают. Он просится, и мы за него просим, а его не пускают. Да и то подумать, чем мы его здесь утешим, чем лечить станем? А они ведь с Андреем вашим с самого детства дружат. У меня же, говорит Витя, другого такого друга нет, как Андрей;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20