В Москве тогда открывался какой-то международный фестиваль. Ребенок буквально погибал, а врач лечила нас от ОРЗ! И если бы мне соседка не подсказала частного доктора — прости, Господи, ведь мы успели и детей этой соседки коклюшем заразить! — я не знаю, чем бы все кончилось.Еще я себя тем, конечно, оправдываю, что не сделала ни одного аборта. Валера меня в этом смысле жалел, предохранялся, а потом уже появилась и оральная контрацепция. Но как мне теперь саму себя правильно оценить, свое упорное нежелание иметь еще детей, я не знаю. Тетю Валю послушать, она права: родила бы, как твоя мать, троих, и здоровая была бы, и семью не разбила, — нравится, да? разлеглась барыней, а мать-старуха бамперсы из-под нее выноси!Чего я боюсь сейчас, так боюсь… это живому, на двух ногах бегающему человеку нельзя понять, — как я сильно ада боюсь. Все равно в моем рассказе, который я хотела вести по пунктам, все спуталось. Я сейчас передохну немного и расскажу, как Элла Игнатьевна видела ад.* * *В июле две тысячи первого года, когда я от химии еще наотрез отказывалась, Лида, Балерина теперешняя жена, благодаря своим медицинским связям, устроила меня в хоспис — умирать. Это был протестантский хоспис, но они клали людей вне зависимости от их вероисповедания. Там были такие чистенькие палаты на двух человек и по сравнению с другими больницами совсем другая атмосфера, там даже комната была, где можно было слушать классическую музыку, смотреть альбомы с видами городов, с репродукциями картин… И там не то что разрешали, они даже просили, чтобы в палате на стенах висели фотографии родственников или великих людей, которыми ты восхищаешься, и обязательно твои собственные фотографии, из молодости, из детства. И пожалуйста, кроме мебели — любые дорогие тебе предметы из дома. Всего таких палат на двух этажах было пятнадцать. Потому что, оказывается, больше тридцати человек в таких заведениях содержать не рекомендуется: чтобы больные не сталкивались со смертью слишком часто. И, видимо, так устроил Господь, что моей соседкой была Элла Игнатьевна, женщина мне близкая и по возрасту, и по уровню образования. У нее было заражение крови. Ей после перелома ноги делали операцию и, когда ставили пластину, внесли инфекцию. Она сама была медицинским работником, и про свое состояние все понимала. Это было безнадежное состояние. И она поэтому мне говорила: зачем ты берешь на душу грех? ведь ты можешь сделать химию! Бог дает тебе шанс.А сама она пришла к Богу, можно сказать, на моих глазах. А до этого, как и я, всю жизнь прожила атеисткой. И я хочу сказать, что если, кроме рождения Леночки, в моей жизни и было чудо, то вот… я вам сейчас о нем расскажу.Это было на второе утро моего там пребывания. Мы еще фактически не обменялись с ней ни единым словом. Она видела, что я не могу разговаривать. Я тогда физически не могла строить фразы. Все жизненные мотивы исчезли, слова было не на что собирать. Я могла только отвечать медсестре «да» или «нет». И когда Элле стало плохо, она потеряла сознание, я этого не увидела. Я только краем сознания отметила, что вошла медсестра, а потом она вернулась с врачом и они делают ей какой-то укол. Весь день после этого мы обе молчали. Но я все-таки уже посматривала на нее, чтобы ей опять не стало плохо. И видела, как она сидит, подложив под спину подушки, и что зрачок у нее во весь глаз. Но я-то без чужой помощи сесть уже не могла и, помню, я тогда механически думала: ей все равно лучше, чем мне. А она еще и всю ночь либо сидела, либо стучала костылями по коридору, потому что не хотела, боялась заснуть.А спустя три дня она приняла крещение, этот хоспис был протестантский, и православного батюшку надо было ждать до воскресенья.И уже потом, когда мы подолгу стали с ней разговаривать, Элла мне рассказала, что видела ад. Что в тот день, когда у нее на несколько минут отключилось сознание, ей его показали. Она ведь сама была врач, обычный участковый врач, у нее на участке люди и с белой горячкой в окна бросались, и с наркоманами она сталкивалась, она прекрасно понимала, что такое бред или галлюцинация. И она говорила: когда человек возвращается в реальность, галлюцинация меркнет, а реальность снова делается яркой, полноценной. Но то, что видела она, то место, в котором побывала, было намного отчетливее нашего мира. И, наоборот, здешний мир после того стал ей казаться более призрачным.Сначала она куда-то очень быстро уносилась во тьме, и ее душевная боль нарастала. Это боль была большой безысходности и силы, на земле этого даже не вообразить — боль от вины, но не конкретной, а всеобъемлющей… и была абсолютная, ясная уверенность, что эта боль будет всегда и ни на йоту никогда не уменьшится. Потом вокруг появился неяркий серебристый свет и какое-то стерильное пространство без единой пылинки, и в нем возникло чувство как будто еще более невыносимое… Но Элла говорила: в аду нет степеней, и чувства хотя бы малейшего облегчения там тоже нет. Просто к ее первой муке приложилась еще одна — это был ужас отдельности ее и всех остальных друг от друга, когда от одного существа к другому вообще не идет никаких токов. Она сказала: мир без любви. Все существа там имели вид немного коконов, немного эмбрионов, у них не было никакого различия в выражении лиц, никакой мимики… вот как сейчас показывают детям — у телепузиков! И когда она поняла, что ее отпускают обратно, ей это было сказано, но без помощи слов, — она испытала такой прилив надежды на спасение — не здесь, не в этом мире, конечно, — она испытала такой прилив сил, что все три недели, которые я провела с ней рядом, я жила как будто бы не с умирающим человеком, а который только готовится жить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128