на соседней с нами улице ночью под землю стал уходить целый частный дом, детей успели выпихнуть, потом родители сами через окна выскочили, а бабушка-старушка так и ушла в преисподнюю… Это было такое мое сильное впечатление детства: зима, снег, мороз, а мы буквально взмокли от страха, но не уходим, стоим над этим черным провалом, на другой его стороне высится уборная, которая одна во всем дворе и осталась, провал немного дымится и припахивает чем-то кислым, теперь я так понимаю: это был газ, метан, но взрослые уже устали нас, мелюзгу, отгонять, и мы им дышали сколько хотели, а потом было все: и голова болела, и рвота… Но не такая уж это была расплата за небывалое, жуткое счастье — постоять на самом краю земли.И от Феди я уезжала примерно с тем же чувством — головокружительного стояния возле края. За день до моего отъезда он пригласил меня в клуб связистов на танцы и во время медленных парных, я думаю, чисто из зоологического интереса то водил пальцем у меня под затылком, а то вдруг опускал ладонь всего на пядь ниже талии, но я от всех этих новшеств настолько цепенела, — у нас в краеведческом музее хранится каменная фигурка так называемой первобытной Венеры — с места наиболее древних стоянок людей в нашем районе, так вот, я в тот вечер была еще более окаменелой, чем она… И единственный вывод, который я смогла из этого лета сделать, что, конечно, мне надо выходить за Валерку. Потому что я все еще была угловатым подростком, а мне это было уже тяжело, как короста, как панцирь, мешавший моему общению с людьми, а главное — моему профессиональному росту. А я хотела прийти на завод, куда меня распределят, и чтобы уже испуганно не натягивать юбку на колени, я же видела, от этого и другим делалось немного не по себе. Мне очень тогда хотелось стать настоящим специалистом. Чтобы вообще все забыли, что я женщина. И относились ко мне только как к человеку. Я помню, как мы с Валеркой тогда пошли в кинотеатр смотреть «Белое солнце пустыни» и я в первый раз разглядела, как устроена паранджа, и вдруг представила себе, что иду в ней по улице и всех вижу, всех наблюдаю, а меня не видит никто, и нет этой липкости взглядов, без которой мужчины ведь не ходят по улицам, и чем они старше, тем эта липкость гуще, чернее, иногда совсем уже деготь, и ты приходишь домой и еще полдня от него отмываешься, а в парандже ты идешь, и нет в тебе плоти, ты — птица небесная.Потому что человек слаб и пророк Мухаммед это хорошо понимал. И Иисус Христос понимал это не хуже. Но Он верил, что человек способен сделать над собой усилие, стоит ему только задуматься и осознать простые слова: кто смотрит на женщину с вожделением, тот уже прелюбодействовал с ней в сердце своем. И ведь что характерно, что это сказано именно про мужчину. Я специально перечитала Евангелия под этим углом. И я увидела то предпочтение, которое Иисус Христос отдает женщине. Он даже блудницу противопоставляет фарисеям в ее пользу. А как развиваются сами трагические события? Ни одна женщина не предала Иисуса Христа. А когда апостолы в страхе перед наказанием разбежались, жены-мироносицы, наоборот, явились к Нему… А разве это неудивительно, что, воскреснув, Иисус Христос самой первой явился опять женщине — Марии Магдалине и потом еще женщинам-мироносицам, чем и открыл им самым первым главную истину христианства.Другое дело, что все это было, конечно, по Его бесконечной милости, а не по нашим заслугам.С Валерой мы поженились сразу после четвертого курса. Но еще год жили фактически порознь. Он дома, а я в общежитии. Потому что к его родителям я никак не могла приспособиться. У нас в доме все говорилось в лицо, пусть с криком, но все было открыто. А у них в глаза: тю-тю-тю, угощайся, а за спиной: скажи своей жене, чтобы она с наших полок в холодильнике не брала… Я месяц пожила в этом лицемерии, а потом опять вернулась в общежитие, хотя меня из него и выписали уже. Но место там было: как раз из нашей же комнаты одна девочка переехала на квартиру.Валера специально распределился в строительную организацию, потому что там очередь на жилье шла намного быстрей. И ребенка мы завели, потому что с маленькими детьми у них давали вне общей очереди. Леночка родилась в восемьдесят первом году, а в восемьдесят втором мы уже въехали в однокомнатную квартиру в районе Измайлово с прекрасным видом на лесопарк.А я до выхода в декрет полтора года успела отработать на заводе, в отделе главного энергетика. И я уже поняла, что эта работа не для меня, что эта монотонность, бессмысленное общение с энергонадзором, поверка счетчиков, борьба с мастерами за экономию электроэнергии — вся эта рутина меня гасит. И постепенно во мне стала зарождаться мечта о какой-то другой профессии — может быть, социолога или психолога. Тогда только-только к этим профессиям стал возникать в обществе интерес. Но Валера ничего и слышать об этом не хотел. Он хотел, чтобы я сразу родила еще одного ребенка, и мы бы тогда могли улучшить свое квартирное положение. И еще, как я это потом стала понимать, он очень хотел сына. Когда у него потом появился племянник, он с таким восторгом мне говорил: смотри, у Никиты в шесть месяцев уже характер, а у Лены этого не было! смотри, ему только год и два месяца, а он уже штепсель в розетку вставляет, он все кнопки на стиральной машине знает, а Лена так не могла.А я этого слышать не хотела! Чтобы снова пеленки, ночи без сна и, главное, — этот постоянный страх за маленькую жизнь, которая, я же помню, сколько раз мне это казалось, вот-вот выскользнет из полуобморочного, обмякшего тельца. А коклюш, когда нам не ставили правильный диагноз, потому что в Москве не должно было быть инфекционных болезней?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128