я не хочу ошибиться, на этот раз не хочу. О какой ошибке ты говоришь, спросила я с удивлением, большинство людей постоянно ошибается, избежать ошибок невозможно, жить и значит ошибаться, каждый шаг — ложный шаг, но всегда можно вернуться назад. Нет, ответил ты, на этот раз резко, назад не возвращаются. Я ждала тебя, сказала я, такого, какой ты есть, не лучше и не хуже, и глаза у тебя именно такие, какие я представляла себе все эти годы, ещё даже и не зная тебя.
Это был наш первый долгий разговор. Двух людей, которым суждено было стать любовниками. Любовникам хочется броситься друг другу в объятья, раствориться друг в друге — мы же, напротив, стали возводить стены, да ещё из камня. И эти стены, которые мы начали строить с той самой скамейки, с того унылого привокзального сквера, с того лютого февральского дня, выросли на удивление быстро, словно дома на окраине города, здания-уроды, с квартирами, похожими на соты в улье, скучные коробки, скрывающие от взглядов все, что было прежде видно: деревья, луга, прежнее человеческое жильё, да и самих человеков, гуляющих по улицам. Все омертвляют эти жуткие фасады, с вечно закрытыми окнами, словно запертыми ртами, чьи жалюзи раскрашены в абрикосовый или бледно-жёлтый цвет. Пейзаж, настолько безобразный, что трудно понять, как люди могут выносить такую жизнь, разве только если вынуждены делать это. Но не влюблённые. Им-то какая нужда глазеть на эти стены, они всегда могут отвернуться и начать свой путь заново, не оглядываясь назад.
Но здесь в этой комнате под номером 411, выгравированном на обратной стороне двери, наши мысли, ясно, заняты вовсе не этим. Прошли два дня и две ночи наших объятий, разговоров, вдыхания запаха кожи друг друга, поцелуев. И когда приходит пора покинуть её, эту комнату, конечно же, мы, закрывая дверь, выходим, не оборачиваясь, чтобы не видеть ни смятых простыней, ни кожуры бананов, оставленной в корзине, ни серебряного подноса с останками роскошного завтрака: мы достаточно увлечены начавшейся историей нашей любви, и наши взгляды устремлены вперёд, а не назад, и полны надежд и ожиданий от каждого последующего дня.
На вокзале Термини мы целуемся и обнимаемся все то время, пока ждём прибытия наших поездов, двух разных поездов, отправляющихся в два разных города. И когда я вхожу в свой вагон, ты уже уходишь, ни разу не обернувшись, как потом будешь делать всякий раз, потому что ты, как и я, ненавидишь прощания. Я улыбаюсь вослед твоей удаляющейся фигуре, и у меня сильно бьётся сердце. Глядя, как ты пробиваешься по перрону сквозь спешащую в противоположном направлении толпу пассажиров, я думаю: вот он, мужчина что надо. На твоём месте мог быть любой, один из тех, кого я не знаю и не узнаю никогда, незнакомец среди толпы на огромном вокзале, на кого упал мой взгляд, может быть, потому, что мне понравилась его походка, или он показался очень мужественным, или потому что в форме его плеч или в манере щуриться и слегка наклонять голову, когда прикуривает сигарету, я уловила нечто, что произвело на меня впечатление. Чужеземец, один из многих себе подобных, фигура, схваченная периферийным зрением, чтобы исчезнуть раз и навсегда. Но нет, это был ты. Именно ты. И я тебя знала. Я знала, как сладка кожа твоего тела, знала, что у тебя на груди мягкие каштановые волосы, а на спине бледный шрам, я любила твои слова, манеру строить фразы, твой голос, я знала даже то, что мы встретимся, потому что обязательно должны были встретиться и, встретившись, мы сразу же, несмотря на страхи, предшествующие первой встрече, поймём, что в этом не будет никакой ошибки. И в то время, когда я смотрела на тебя, уходившего все дальше и дальше, пока ты совсем не исчез из виду, мне в голову пришли стихи Виславы Шимборской, которые звучат так:
Два человека убеждены,
Что внезапное чувство свяжет их.
Прекрасна такая уверенность,
Но неуверенность намного прекрасней.
Прежде, не зная друг друга, они полагали,
Что ничего подобного с ними никогда не случится.
Но что думали об этом улицы, лестницы, коридоры,
Знавшие, что они встретятся?
Хотелось бы спросить их,
Помнят ли они,
Как столкнулись лицом к лицу
во вращающейся двери?
А первое «извините» в толчее?
Или «я ошибся номером» в телефонной трубке?
Но мне их ответ известен:
Нет, не помнят.
Их здорово поразило бы,
Коль скоро они б узнали,
Что с некоторых пор,
Случай играет с ними.
Ещё не все готово,
Чтоб судьбы их изменились,
Случай то приближается к ним, то удаляется,
То оказывается у них на пути
И, подавляя, смешок,
Одним прыжком отскакивает обратно.
Он подаёт им сигналы и знаки,
Неважно, что они не расшифровываются.
Быть может, тремя годами раньше
Или в прошлый вторник
Маленький листик
Перелетел с плеча одного на плечо другого?
Что-то было потеряно, но что-то обретено.
Кто знает, быть может, то был мячик,
Забытый в кустарнике детства?
И были поручни и дверные звонки,
На которые, одно на другое,
Наложились касанья их рук.
И их чемоданы прижались боками
В тесноте багажного склада.
И один и тот же сон, пришедший к обоим ночью,
Заставил их проснуться в смущении.
И правда, любое начало
является лишь продолженьем
И книга исхода
Всегда открыта лишь наполовину.
Я поднялась в вагон, повторяя про себя финал этого стихотворения, и внезапно ощутила на языке горечь послевкусия: книга исхода всегда открыта наполовину. Я тряхнула головой, прогоняя мысль, достала из сумки журнал, открыла и, прижавшись виском к замёрзшему стеклу, принялась читать, не глядя на Рим, убегающий за окном, и стараясь не возвращаться к тому, что книга, открытая наполовину, может таить в себе множество разных финалов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25