— А Фернан так и не приехал, — заметила Жильберта…
— Да, пожалуй, и лучше, что не приехал, — ответил он. — Но в тот вечер, как умерла Адель, я послал ему письмо по почте, на последний его адрес… Может, он там уже и не живет.
— Ну, значит, мы и не могли его известить.
— Понятно. И без него похоронили ее честь по чести.
— А все-таки ведь он ей муж, — сказала Жильберта, полагая, что бог, которому она поклонялась, навек соединяет в браке людей.
— Ну, какой там муж! — сказал Альбер.
— По законам церкви, он был и остался ее мужем.
Альбер только пожал плечами, ему не хотелось спорить.
— Смерть-то какая скоропостижная! — сказала Жильберта. — Что ни говори, а поневоле задумаешься.
— О чем? — спросил Альбер.
— О будущем… о царстве небесном.
— Да брось ты эти небеса, — отозвался Альбер. — В землю Адель закопали, там теперь и лежит она.
Жильберта возмущенно вскинула голову.
— Подумай, что ты говоришь! Неужели уж нисколько в бога не веришь? В жизнь будущую не веришь…
— Детей у меня нет, — оборвал ее Альбер. — Что же нас ждет-то?
— Ты и сам хорошо знаешь.
— Рай? Да?
— Нет, — тебе в аду гореть.
Альбер засмеялся. Да он и так, можно сказать, жил в аду, — работал, работал, надрывался, а для чего? Хотелось хорошую ферму иметь? Вот и добился. А теперь что? Живи один в этой самой ферме, гляди на женщину, которую он никогда не любил, живи без всякой опоры: Адель, хоть и суровая была, хоть и одергивала его иной раз, но, в общем-то, понимала его во всем, почти во всем, и была согласна с ним. Адель столько сделала, — почти что она одна все и сделала, чтоб им богато жить, и нет ее теперь! Как же ее не хватает брату!
Жильберта подошла к нему и заставила поставить на стол стакан с настойкой, который он уже поднес к губам.
— Альбер! Теперь тебе надо бы…
— Что «надо бы»?
— Подумать над тем, что я сказала… Подумать о жизни вечной…
— К счастью, она не вечная, жизнь наша! — сказал он, оттолкнув Жильберту.
— Альбер! — опять заговорила она. — Пожалеешь ты о своих словах, раскаешься, да уж поздно будет.
— А ты как?
— Я стараюсь господу угодить.
— Каким манером? В церковь бегаешь? Молебны служишь?
На этот раз она только пожала плечами.
— Господь повелел добрыми делами служить ему, помогать страждущим и неимущим…
— Вот оно что! Пускай они не хнычут, а выкручиваются, как другие, и деньги зарабатывают.
— Обездоленные… — начала Жильберта.
— Наследства, значит, не получили? А много моему отцу дед оставил? Клочок земли. Едва можно было на нем прокормиться, а ведь трубили по четырнадцати часов в день. Все работали — и отец, и мать, и мы, ребята, с малых лет работали. Моей сестре Фанни не нашлось места на ферме, и она ушла в город, поступила в лавку. Потом сама лавочку открыла.
— Верно, ей так понравилось. Она отрезанный ломоть. Даже на похороны не приехала.
— Она ведь далеко живет, в Париже. У них там свои дела. Да теперь уж она старая стала.
— Что ж что старая? Могла бы все-таки приехать… Не кто-нибудь, а сестра родная померла…
— Фанни нам тоже наследства не оставит: у нее дочь есть. Чудна я девка, в театрах играет! Да ведь из твоей родни, Жильберта, тоже никто не приехал.
— Ты же знаешь, у меня только дальняя родня. Да мы и не всех оповестили, а только тех, кто знал Адель… Иначе пришлось бы поминки устраивать… Шум, гам. А когда у людей горе…
Горе? Да разве можно назвать горем то, что чувствовал Альбер? Это было что-то иное, страшнее, глубже, что-то, пришедшее из прошлого, всегда, неведомо для него, жившее в душе. Пока Адель была жива, он не отдавал себе в этом отчета, а вот теперь, как умерла!..
Альбер отпил большой глоток, поперхнулся и закашлялся…
— Ну вот, я же тебе говорила! — заметила Жильберта. — Послушай, Альбер, ты бы поменьше пил. Да сходил бы к священнику побеседовать.
— Нет, — ответил Альбер. — Нечего мне с ним беседовать!
В его словах звучала досада, почти ненависть. Разве священник даст то, чего не было у Альбера и никогда не будет. Впервые он подумал о смерти, и она показалась ему желанной.
— Не нужен мне священник, — добавил он.
— Мне, мне он нужен! — воскликнула Жильберта, ударяя себя в грудь.
Альбер посмотрел на нее и понял в эту минуту, что до сих пор он думал только о самом себе. Но ведь и у Жильберты, так же как у него, ничего не было в жизни. Ничего! Ни любви, ни детей! Ферма у нее есть, вот и все. Ухватилась за нее, бедняга, уцепилась. А вот умрут они, и никого после них не останется тут. Он подвел итог. Чего они достигли? Ничего хорошего, да и богатства-то не нажили, хотя все их считают богатыми. Много ли радости им принесло, что они так маялись, столько надсаживались? Альбер не мог, конечно, знать, что все пережитое человеком, кем бы он ни был, сливается в единое целое, и в конечном счете это составляет основу его жизни. Во всей истории Женетов на первый взгляд только они играют роль, а между тем…
Словно откликнувшись на мысль, возникшую у этого простодушного человека, Жильберта сказала:
— Есть ведь и другие люди!..
Об этих «других» она, конечно, думала на свой лад, в духе христианского милосердия. Альбер разозлился:
— Другие!.. Подумаешь «другие»! Наплевать мне на них.
Она, разумеется, хотела сказать «наши ближние». А он ее «ближних» и знать не желал. Да и вообще «других», ну их к дьяволу, даже этого мальчишку Гюстава, которого он любил, которого настроили против него, так что дурачок уже не желает называть его «дядя Альбер», а на тракторе своем восседает так важно, будто он хозяин надо всей равниной, сам господь-бог, собственной особой. Да сколько ни важничай, а все равно в мокрых штанишках ходил.
— Наплевать мне на твоего господа-бога!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92