Давайте, развлекайте нас, жалкие клоуны, мечите перед нами свой дешевенький бисер - великий Никто, гениальный Аноним не слышит и не видит вас, он счастлив и пребывает в безмолвии.
ДЯДЯ СТЕПА
Уж если кому и приходилось на белом свете туго, то не вам и не мне, и не тем людям за окном, что тащатся в своих автомобилях незнамо куда, но точно не за своим счастьем, а человеку по имени Степан. Ведь кого чем наградил Бог; кое-кто и вовсе не радуется такой награде, а Степан и подавно. Как такому веселиться, если посмотришь на него и только вздохнешь. А ведь, самое главное, было бы из-за чего горевать: подумаешь, вымахал парень с пожарную каланчу, ну и что за беда? Другой вот от горшка два вершка, грудь-спина колесом, ковыляет на своих ножонках-отросточках, а Степан-то - эх, гляди какой! Но разве скажут люди: великан? Куда там, обзовут или шпалой, или оглоблей, или еще придумают чего похуже, и ходи себе как идиот, поплевывай на обидчиков сверху, да ведь на всех и слюны никакой не хватит. Трагедия!
Родился Степан большим мальчиком: четыре с лишним килограмма и полметра росту, так что едва не погубил свою бедную мамочку. Врачи только руками разводили: такая маленькая женщина, по правде говоря, совсем коротышка, и в животе, вроде, разве что хорек поместится, а вот взяла и родила здоровенного богатыря. Легко сказать - родила: пришлось в причинном месте столько раз покромсать, что когда, по числу разрезов, дожил Степан до семнадцати годков, был он уже здоровенным верзилой, хоть показывай в цирке за большие деньги как чудо света. Хотя, говорят, все пошло от воспитания: намучившись родами, мать решила остатки своей небогатой жизни перелить в дитятю, а тому, выяснилось, только волю дай. "Расти, сынок, - все приговаривала мама, - расти большой-пребольшой..."
Вот и началось. Под подушкой - книжки, на тумбочке - витамины, на кухне - дым коромыслом от супов и котлет, по выходным -музеи и театры, летом - Петергоф и Коктебель. Любой на таких харчах подойдет, как тесто, а Степу и просить не надо. То ли он к солнышку тянулся, то ли куда повыше, то ли уход за ним был особый, то ли в генах поломка вышла, но началась у парня веселая жизнь. Еще школу кончить не успел, а уже видел все по-другому, со своей колокольни, потому как поставь его ровненько, водрузи на макушку крест - вылитый Иван Великий, как с открытки. Красотища, конечно, если со стороны глядеть: шагает по улице витязь не витязь, но видно, что непростой человек, и что он там замечает со своей высоты, хрен его знает. Только стал Степан чаще задумываться о разных вещах, радуя маму, и глазами все куда-то в сторону зыркать, поверх крыш - поди разбери, что у такого на уме. Люди этих долговязых не любят, и правильно делают: кому охота смотреть на него снизу вверх? А если не с людьми жить, то с кем же еще? В лесу, что ли, прятаться?
Одним словом, помаялся-помаялся Степан на заре своей юности и взялся расти дальше, поскольку ничего другого делать он не умел. Школу перерос быстро: не такая уж она и гора, эта школа, чтобы долго чикаться, а как пробил головой чердак и жестяную кровлю, тотчас увидел дивный новый мир. То-то у бедняги дух захватило! Пробовали было взять его в оборот добрые люди, раз такой вымахал, унять и на путь наставить, звали и в пожарные, и в милицию, и налоговые органы, и даже в космонавты, да только зря. Разглядел Степан в дивном новом мире таких гулливеров, что куда там любому космонавту, потыкался-потыкался гулливерам носом в жесткие коленки, и принялся за свое, привычное. Сперва он им в пупок дышал, затем долго доставал макушкой до подбородка, и уж совсем выбился из сил, но могучая, скрытая в нем природа взяла свое. Еще и диплом в руки не дали, а глядел уже Степан на дружков-переростков сверху вниз и тяжело вздыхал: вот горе, опять перестарался, опять выгнало меня под самый потолок! Где теперь друзья, где собеседники, где милые девушки? Вот то-то и оно, что затерялись в лопухах, а с электрическими лампочками и пауками водитесь сами, кому охота...
Так, стало быть, вышел Степан в Божий свет и тотчас растерялся. Чтобы дело делать, руки слишком длинные, не спорится в руках дело, а чтобы жизненный смысл повнимательнее разглядеть, нужно в пояснице так переламываться, что впору и не разогнуться. Но мало ли, кому в жизни приходится спину гнуть! Тут бы Степану взяться за ум, присмиреть, наконец, но нет же: пошел от отчаяния в рост, позабыл где-то у щиколоток все жизненные смыслы, и снова треснулся башкой о потолок, теперь уже побольнее, но пробил его, и снова открылся ему дивный новый мир во всем его величии и нездешнем благоухании, и вновь обскакал Степан тамошних ростунов-гренадеров и остался совсем один, как на селе колокольня. Ужас, что за судьба!
А хуже всего то, что рос Степан без конца и краю и достигал уже взором таких далей, которые нормальному человеку и не снились. Да что там! Степан, бедолага, позабыл, как они и выглядят, эти нормальные люди, к которым он, по сути, и не принадлежал никогда, разве что по рождению. Люди же о Степане, хотя и сильно обижали прежде, теперь просто знать не знали. Как знать такого рослого, если ноги у него лежат в своей постели, а голова - голова там, куда не всякий астронавт долетит, только по спецзаданию.
Ну что тут будешь делать?! Торчит себе степина башка посреди чистого космоса, кругом одним светила, и красотища такая, что впору ума решиться, да только кто себе такой участи, скажите, пожелает? И затосковал парень, крепко затосковал, и все спрашивал себя в отчаянии: куда я расту? куда? Почему не могу остановиться? И что это за сила такая поганая тянет меня вверх? То ли болезнь, то ли уродство, то ли дар - не разобрать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55