.. К примеру, отсутствует элементарный монетоприемник, ведь сейчас ничего не бывает бесплатно... - тут Ганечкин сбился и умолк.
Приезжий видел перед собой переделанный корпус старой стиральной машины, на верхней плоскости которого алой краской был намалеван круг с жирной точкой посредине.
- Как это у вас работает? - спросил он и вздохнул.
- Очень просто, - охотно ответил изобретатель. - Кладете голову сюда, так, чтобы ушная раковина приходилась точно по центру изображенной окружности, бросаете монету и нажимаете кнопку. Кстати, я пока не определился со стоимостью услуги, поэтому должен быть предусмотрен еще и приемник для купюр. Притом поскольку, я надеюсь, моя Машина будет экспортироваться в зарубежные страны, к оплате должны приниматься различные кредитные карты. Но все это - дело будущего, я вам скажу... Или вообще - продать бы идею японцам, они сами обо всем позаботятся. Не то, что наши.
- Вы не патриот, - усмехнулся приезжий. - А что будет, если кнопку нажать?
- Страшный электрический разряд проникает прямо в мозг, - пояснил Ганечкин. - Нужно, конечно, произвести еще некоторые расчеты, но сам принцип понятен. Смерть наступает моментально и безболезненно.
- Что вы сказали? - приезжий отшатнулся и едва не выронил диктофон. Ему вдруг стало холодно.
- Простите, забыл уточнить, - всплеснул руками изобретатель. Машина предназначена для быстрого, безболезненного и доступного каждому ухода из жизни. Выполнена в форме уличного автомата. Я слышал, за рубежом в таких автоматах продают сигареты, мороженое и даже... тут он понизил голос и зарделся, - эти, одним словом... презервативы.
- И в Москве продают, - механически пробормотал приезжий. - Уже давно.
- Удивительно, - Ганечкин вдруг загрустил, - просто удивительно. В мире происходят грандиозные перемены, можно сказать, передвигаются континенты, а мы живем ту, как робинзоны... Не с кем даже обсудить прочитанную книгу.
- Послушайте, послушайте! - закричал приезжий. - Как вам вообще могла прийти в голову такая идея? Это же патология, это же ни на что не похоже!
- Ах, - вздохнул Ганечкин и посмотрел далеко в сторону, как будто там расстилались поля и перелески одному ему видимой земли, - разве вы не знаете, как часто хочется нам расстаться с жизнью? Как остра бывает эта потребность: сейчас же, самую сию минуту мигом прервать все мучения и опрокинуться в бездонный покой! Посмотрите на людей: они хватаются за жизнь ради бессмысленной привычки, ради самого хватательного рефлекса, унаследованного от приматов, - тут он вскочил, выхватил с полки книгу и прочитал: - "Практически овладеть смертью значит практически овладеть свободой. Тот, кто научился умирать, разучился быть рабом". Так считает мой любимый Монтень. Неужели вы будете спорить?
- Занятно, - процедил приезжий, - весьма занятно. Далеко пойдете с такими рассуждениями.
- Трудно наложить на себя руки! - возбужденно выпалил Ганечкин. Животный страх, боязнь физической боли, социальные и этические предрассудки... И потом инструментарий, всяческие неизбежные приготовления. Так, например, огнестрельное оружие доступно далеко не каждому, хотя и весьма благородно было бы пустить себе пулю в висок, как военнослужащий или Маяковский. Петля, бритва отталкивают своей искусственностью, а утопиться или выброситься из окна - это, извините, вообще на любителя.
- Знаете, - вдруг ни с того ни с сего сказал приезжий, - у меня один приятель под поезд попал. Встретил грудью электричку.
- Мужественный был человек, - мечтательно проговорил изобретатель. - Я тоже с поездами в особых отношениях. Иногда вот стоишь на платформе теплым летним вечером, накрапывает дождик, грибами пахнет... Сверчки поют, рельсы поблескивают... Издалека электричка: ту-у-у! туу-у! Подходишь к краю перрона, она тебя фарами слепит. Чего, казалось бы, стоит сделать один маленький шажок вперед, как сказано у классика: "Туда, туда, на самую середину!" Но не могу. Так что ваш товарищ сильный характер имел.
- Да нет, - глухо возразил приезжий, - это он по пьяни.
Вернулись в дом, открыли водку, консервы, нарезали колбасу.
- Ну что, - Ганечкин поднял стакан, - за успех науки?
- Будем здоровы, - ответил приезжий.
Водка кончилась быстро. Ганечкин еще бегал за самогоном, принес помидоры и лук, пытался разобраться в конструкции цифрового "Никона". Жара спадала, и дышалось уже легко. В комнате пахло свежими овощами и чем-то таким, чего никогда не встретишь в городе. Приезжий, долго и тяжело молчавший, опрокинул в рот остатки самогона, зажевал луком и сказал:
- Я бы тоже сам... если честно... хоть сейчас. Просыпаешься утром, и такая муть берет, что хоть вешайся. Как будто попал в чужую страну без денег, без документов, без языка... Стоишь у окна, глазами хлопаешь и ничего не можешь понять. Все чужое, все чужие... Потом идешь, конечно, на работу, голова проясняется, что-то делаешь, с кемто беседуешь, шутишь... Вечером поедешь, например, в клуб, покуришь чего-нибудь или понюхаешь, и вообще хорошо. А наутро опять - такая досада! И так каждый день. Ты понимаешь меня?
- Понимаю, - серьезно ответил Ганечкин.
- Как будто два человека во мне, - продолжал приезжий. - Одному нужны деньги там, или женщина, или какие-нибудь там ночные разговоры на кухне, а другому - черт его знает. Он, по-моему, вообще здесь жить не хочет. Он нигде не хочет жить, его все это сильно не устраивает.
- Вот как! А я думал, у таких, как вы, столичных, все хорошо.
- Лучше не бывает.
Он уронил голову на руки и неожиданно для себя, от жары и выпивки, провалился в глубокий ослепительный сон. Ему привиделась страна, где второй "он" чувствует себя дома, а вокруг нее клубились туманы невыносимого стыда за то, что этот "он" мучится в его теле, как запертый в чулане ребенок, плачет и зовет на помощь, но никто его не слышит, никто не придет и не отопрет дверь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55