– По-моему, восхитительное имя. Зачем ты его сменил?– Спроси Мыльного Барбароссу. И окажи умирающему таракану последнюю услугу – никогда меня так не называй.Шаги удалились, и Мотель затих. Остальные не шевелились. Умерли? Или спят? Я не мог заснуть. Скоро у меня будет полно времени для сна. Компрессор поблизости включался и выключался безжалостным хронометром.Айра и Руфь вернулись в кухню лишь на следующее утро. Бисмарк выглядел все хуже. Серые пятна на панцире – признак скорого конца. Он умрет гораздо раньше меня. Я притерпелся к мысли о смерти, поскольку воображал, что мы умрем вместе, перешучиваясь и переругиваясь. Без него меня накроет вселенский ужас.– Бисмарк! – закричал я. Он проснулся.– Что? – Слабый, сонно скрипящий голос показался мне пением Карузо.– Доброе утро.– Доброе утро? Ты разбудил меня, чтобы пожелать доброго утра? Не дергай меня, раз еще не пора съезжать. Имеет право таракан выспаться?Он проспал еще несколько часов и проснулся очень серьезным.– Послушай, ты можешь отсюда выбраться.– Великолепно. Пошли.– Не мы. Ты. На свои ноги глянь. Увязли одни кончики. Если постараешься, оставишь их тут.Я засмеялся.– А уйду я чем?– Новыми. После линьки. Ты совсем тупой?– Линька в моем возрасте? Кто из нас тупой? – Я постучал себя усами по спине. Звук вышел пустой, точно в тыкве.– Предоставь мертвым погребать своих мертвецов. Я намерен тебя спасти. Ты мне вечно будешь должен. Жалко только, что я не смогу тебе напомнить… Через день, может быть, два, я умру. Съешь меня. Не корчи рожи – по сравнению с тем, что ты обычно ешь, я – шампанское с икрой.Я дам тебе силы для новой линьки. И тогда, друг мой, ты будешь свободен.Мой мозг сопротивлялся. Но Бисмарк ждал ответа, и я ответил:– Лучше бы ты не умирал раньше меня.– Псалтирь, ты безнадежен.Мотель безмолвствовал весь день. Компрессор считал часы до прихода голодной смерти.Айра и Руфь, тоже вестники надвигающегося конца, вернулись и сели ужинать. Ночью несколько постояльцев умерли. Насколько я мог видеть, в Мотеле было восемь мертвых жильцов и двое живых. Утренняя регистрация наверняка внесет новые поправки.Наутро Бисмарк выглядел еще хуже. Он посерел, хитин на спине отслаивался.– Бисмарк, – позвал я. Нет ответа.– Бисмарк!Опять тишина. Ни шороха.– Проклятье, Бисмарк, ответь мне! – заорал я.– Неотложные дела, малыш? – Его голос был тих и слаб.– Никогда больше так не делай!Пусть дремлет. Холодильник сегодня щелкал нестерпимо громко. К полудню я уже не мог это выносить.– Эй, Бисмарк, помнишь, как я поднимался по стене, когда Айра совокуплялся? Он так озверел – я думал, умрет прямо верхом. Бисмарк?– Конечно.– А помнишь, как я включил детектор дыма, когда Руфь сидела в ванной? Здорово было, правда? Бисмарк!– Зачем ты спрашиваешь?– Вспоминаю.– Я устал.Я оставил его в покое. Я обрадовался, когда появились Айра и Руфь, и наполнили Мотель ароматами солонины и капусты. Их шаги и голоса сбили наконец сводящий с ума ритм компрессора.– Здорово, что не придется за ними доедать, – сказал я.Бисмарк не ответил. Я так испугался, что не стал повторять. Утром я его не разбудил. Это было невозможно.Я погладил его усиком по спине.– Мизинец, – прошептал я, – ты мерзавец. Сначала ты меня впускаешь, чтобы не сидеть тут одному, а теперь бросаешь. Где твоя вежливость? Что мне теперь делать? Смотреть, как ты гниешь?Компрессор все гудел.Через некоторое время я услышал в кухне шаги Блаттелла. Мозг бешено заработал. А если они подойдут? Предупредить их, обрекая себя на мучительную смерть в этом гниющем музее восковых фигур? Или пусть меня развлекают, как я последние дни развлекал Бисмарка? Я страстно спорил сам с собой.Шаги приближались. Сердце колотилось. Я знал, что сейчас заговорю – хотя по сей день не знаю, что собирался сказать – предупредить или позвать, – и тут раздался голос.Это была чешуйница.– Не подходи. Это Тараканий Мотель. Ее друг сказал:– Ты знаешь, на эту штуку даже тараканы не покупаются. Похоже, на нее уже все плюнули.То была ужасная ночь. Я клевал носом, и мне тут же мерещилось, будто кто-то шевелится. Я пялился в ночь, высматривая признаки жизни. Я уставал, разглядывая девять трупов, но в полусне мне чудилось движение, и все начиналось заною.Сон одолел меня. Это было наказание.Во сне все тела ожили. Перед каждым появилась лестница, все они вели на крышу Мотеля. Я один остался без лестницы. Они легко освободили ноги из клея и начали уходить. Я умолял их взять меня с собой.– Кто-то должен присмотреть за Мотелем, – ответил Бисмарк.К черту Мотель. Я рванулся за ними. Но только сильнее прилип.– Скажите, как вы освободились! – закричал я.– Верой! – ответил другой голос. Перед Мотелем стоял Исход. – Я отведу тебя в страну молока и меда. Ты веришь мне?– Да, да, веди меня, – сказал я. Он поднял передние лапы и произнес заклинание. Клей покрылся рябью и откатился к стенкам. Мои ноги свободны. Поразительно. Исход поманил меня к себе через порог. Но едва я приблизился, он закричал:– Лжец! Безбожник!Он воздел лапы, и липкие края сошлись снова, сомкнулись надо мной, окутав меня, сковав сотнями наручников.Я проснулся в ужасе и поклялся больше не засыпать.Теперь я и у себя на спине заметил серые пятнышки. Так скоро? Я не чувствовал, что умираю. Я даже не устал. Но с другой стороны, я же видел – смерть не сообщает о своем приходе грохотом канонады и лязгом цимбал.Глаза Бисмарка уже разлагались, разглаживались, отчего он казался суровым и непреклонным, будто смерть – не последний сон, но последняя битва. Я понимал, что это гниение, не эмоция, но слишком трудно не замечать выражение на лице, которому я так долго доверял.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70