Я споткнулся о красную ручку и упал на бок. Я побежал по шарику стержня, точно по бегущей дорожке в тренажерном зале. Ручка давно не писала – или вообще никогда. Я затрясся и направил мощную струю мочи в просвет вокруг шарика. Ручка расцвела весенним оазисом. Я пропитал чернилами все шесть ласт и ушел, капая краснотой, словно маньяк в фильме ужасов.Я поспешно вернулся в коробку и понаставил печатей на одном краю шарфа. Красная клинопись так резала глаз, что даже снисходительная Элизабет вряд ли посчитает ее фольклорным орнаментом.Когда пятна подсохли, я снял ласты и бросил их в коробку. Хорошо бы Вэйнскотты их разглядели. Я бы с интересом послушал, как они спорят, что это такое.Затем я пошел по стене к термостату. Можно пролезть и передвинуть стрелку под пластиковым окошечком, но Оливер заметит и просто вернет ее на место. Поэтому я прошел внутрь термостата к полоске из двух кусочков металла, которая двигала стрелку. Металлические кусочки так хрупки, что я с легкостью их разогнул. Теперь стрелка не шевельнется, какая бы температура в комнате ни была. Термостат от нее не зависел. В бесчисленные щели в старых оконных рамах задувал ветер. В квартире быстро холодало.Элизабет пришла домой и тут же принялась готовить ужин. Ее согревало тепло от плиты. Оливера – его мартини. А вот я замерзал.Но после ужина плита остыла. Элизабет посмотрела на термостат.– Что с ним такое? – спросила она, постучав в окошечко. Раскрасневшийся после третьей порции выпивки и утонувший в собственном жире Оливер не двинулся. Элизабет натянула толстый свитер и поежилась.В конце концов она сказала:– Олли, по-моему, обогреватель не работает. Он со стоном поднялся, опрокинув половину четвертого мартини себе на брюки. Взглянул на термостат.– Семьдесят два градуса. Ты чего хочешь? Устроить тут сауну?Он тяжело плюхнулся обратно, затрещала обивка.Оливер продолжил читать. Элизабет села рядом, сунув ноги не под его обширный зад, а под собственную упругую попку. Запихав руки подмышки, она рассеянно оглядывала комнату. Наконец увидела коробку.Она подошла к столу, открыла ее и нежно вытащила шарф. Улыбнулась, прижав его к щеке.Оливер поднял глаза.– И сколько ты на это выкинула?– Мне его Руфь и Айра подарили на день рождения. Не помнишь?– Ну тогда не забудь про их дни рождения, а то тебе напомнят.– Ох, прошу тебя!Элизабет развернула шарф. Я боялся, что мое художество оказалось снизу. Но Элизабет поднесла шарф к настольной лампе и поскребла пальцем.– Олли, тут что-то прилипло.– Что такое, ценник? Дай-ка мне.Он поцарапал следы моих ласт ногтем толстого большого пальца и сунул тряпку жене.– Это грязь, дорогая моя. Руфь и Айра подарили тебе на день рождения грязь.– Как думаешь, она отстирается?– Трудно сказать, эта корейская синтетика…– Прекрати. Это настоящий «шалли». Как думаешь, будет очень невежливо, если я им скажу?– Почему бы и нет? Эти христопродавцы сходят к Бернштейну, назовут свой номер и поменяют что угодно на что угодно.Элизабет обмотала шарф вокруг шеи.– Олли, мне очень не нравится, что ты так говоришь о людях, которые потратили время и купили мне подарок на день рождения. Ты даже этого не сделал.– А я зря времени не тратил. Я ведь пригласил тебя на ужин? Весьма романтично.– В «Бургер-Кинг»? Бизнес-ланч на двоих? Он уронил газету.– Ты чего от меня хочешь? Моя любовь измеряется в долларах? Я должен выбрасывать деньги на всякую мишуру? Или ты бы предпочла, чтоб я вырос в вере, где тратятся на бога, никак не меньше?Благословен Оливер: он задел ее много сильнее, чем надеялся я, испортив шарф.– Они наши лучшие друзья. Они добрые и щедрые. А ты говоришь про них одни мерзости. Ты, видимо, хочешь, чтоб мне от нашей дружбы стало противно. Так вот, ничего не выйдет, ясно? Твои проблемы.Позже Оливер улегся в постель, нагруженный алкоголем под завязку. Он потянул Элизабет за плечо, но она хлопнула его по руке и сказала:– Не сегодня.Обе пары – в прекрасном настроении для пятничного ужина. Мне остаются лишь последние приготовления. Стол накрыт Я вернулся домой за несколько часов до рассвета – самое безопасное время для поисков пропитания. Я надеялся, что эпизод с Джулией заставит граждан искать тщательнее. Но колония, похоже, снова пришла в уныние. Я услышал только одного ненормального откуда-то из угла: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь! Вам нечего терять, кроме своих цепей!» В кои-то веки я мечтал, чтобы кто-нибудь послушался.Но сегодня у меня имелась цель – нужно снова пообщаться с моими пылесосными нимфами. Я нашел первую личинку ближе к полудню – Айра и Руфь уже отчалили на работу. Нимфа слонялась в компании себе подобных возле плинтуса. Когда я приблизился, она шмякнула по плинтусу передними ногами.– Получай, гнида! – сказала она. Остальные засмеялись.Бактерии с лапками. Это не игра – они беззащитные микроорганизмы, у них нет шансов. Настоящий порок: молодняк учился, наблюдая людские выходки или слушая рассказы о них.Я поднял нимфу за передние ноги.– Что ты хочешь доказать?– Да пошел ты! – огрызнулась она. Что с ее инстинктом самосохранения – грязный язык ставит под угрозу ее жизнь. Ее хитин затрещал в моей стальной хватке. Она тихонько захныкала, но на глазах корешей не посмела просить о пощаде. Мне хотелось ее придушить. Но она мне еще нужна.Маловата для своего возраста. Когда мы ломали замок Вэйнскоттов, она была второй нимфой. Давно пора повзрослеть, а она до сих пор четвертая. И даже последние две линьки не удались: осталась длинной и хрупкой, с тонкими слабыми конечностями.Я ее уронил. Она потерла ушибленное место. Я попросил о помощи. Она расхохоталась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70