Прежде чем обернуться, Оссининг заметил, как лицо Элеоноры просияло от радости. А в следующую секунду он уже смотрел снизу вверх на очкастого Санта-Клауса в пушистой бороде из ваты.
Низкорослый, пузатый, с хитро поджатыми углами рта и фанатическим блеском в глазах, перед ними в красном бархатном наряде и высоких ботфортах, как и подобает сказочному Санта-Клаусу, стоял пророк Здоровья.
– Хо-хо, – вскричал доктор Келлог – сразу было видно, что эта роль ему по вкусу, – хорошо ли вы вели себя, мальчики и девочки, в нынешнем году? Вы воздерживались от свинины, говядины, баранины и телятины? От пива, виски, табака и кофе? Хо-хо! Ну, конечно-конечно! Он спустил на пол свой мешок и извлек оттуда два желтых спелых ананаса.
– Один вам, милочка, – просюсюкал он, протягивая Элеоноре плод с таким видом, будто это был бесценный бриллиант из сокровищницы царя Соломона. – А это вам, сэр. – Он обернулся к Чарли.
Оссининг взял плод обеими руками, пребывая в некотором ошеломлении. Весь зал смотрел на него.
– Хо-хо, – повторил Келлог и хотел было просеменить к следующему столу, но вдруг остановился. – Мы знакомы, сэр?
Чарли попытался прикинуться другим человеком – поедателем отрубей, бедным родственником, приезжим из Кливленда.
– Нет, – промямлил он, – не думаю.
– А я думаю, очень даже думаю, – вскричал доктор, размашисто всплеснув руками и притопнув ногой в сапоге. – Санта-Клаус знает всех обитателей Санатория, великих и малых… – Все так и покатились со смеху, а Келлог наклонился и подмигнул. – Ну-ка, помогите мне. Вы не мистер Ходжкинс из Дейтона? Нет? Погодите, сэр, так вы не из моих пациентов?
– Нет, я, собственно…
– Посетитель?
– Видите ли, я…
– Хо-хо, хо-хо! Я так и знал, я так и знал!
На помощь Оссинингу пришла Элеонора. Она жизнерадостно смеялась – от души, как маленькая девочка, которая смотрит кукольный спектакль.
– Доктор, – выдохнула она, вдоволь нахихикавшись. – Позвольте представить вам, – снова прыснула, – моего друга из Нью-Йорка Чарльза…
– Вообще-то Терри-Тауна, – вмешался Чарли, надеясь именем городка заглушить свою фамилию, чтобы у коротышки не возникли неприятные воспоминания.
– …Оссининга, – закончила Элеонора.
Но Келлог не слушал. Упиваясь ролью Санта-Клауса, он радостно завопил:
– Да-да, мистер Терри-Таун Оссининг!
Все расхохотались еще пуще – этакие добродушные, травоядные, пышущие здоровьем и избавленные от пороков. Каждый на своем месте: и официантки, и гранд-дамы, и посудомойки, робко выглядывавшие из-за кухонной двери.
– Рад познакомиться, сэр, очень рад, – прогудел доктор и в следующий миг уже несся дальше, провожаемый одобрительным гудом. Чарли же остался стоять с ананасом в руке, похожий на анархиста, у которого в нужный момент не разорвалась бомба.
Глава пятая
Узелок Келлога
Уилл знавал похмелье и прежде. Собственно, если вспомнить, как он медленно деградировал на отцовской фабрике в то самое время, как Элеонора увязала в болоте вегетарианства, неврастении, фригидности и ханжества, можно сказать, что все предшествующие пять лет он из похмелья не выходил. Но такого муторного, как в этот раз, с ним прежде не случалось. Два дня подряд его рвало какой-то жидкой кислой кашей, обагренной кровью. С противоположного конца тоже вытекала каша, и она тоже была кровавой. Кончики пальцев онемели, ноги превратились в две глыбы льда, язык покрылся шершавым налетом. Лайтбоди лежал на своем физиологическом ложе, будто висел на дыбе. Когда, желая унять боль, он задерживал дыхание, возникало ощущение, будто желудок полон расплавленного свинца.
Уилл не помнил, как добрался до Санатория, улегся в кровать и погрузился в забытье. Очнулся он на следующее утро, в Рождество, и на него тут же восставшим из праха ангелом отмщения обрушилась полузабытая боль. В первый день у него было только две посетительницы – сестра Блотал и Элеонора. Сестра Блотал сразу же поняла, в чем дело, и милосердно отложила свой агрегат, заодно отменив утренний сеанс шведской гимнастики, смехотерапию и синусоидную ванну. Если она и была осведомлена о несчастье, приключившемся с Хомером Претцем, то виду не подавала. Уилл попеременно то блевал, то бегал в туалет, а в остальное время его била крупная дрожь. Про отлучку из Санатория, Чарли Оссининга, маринованные огурцы и «Красную луковицу» он рассказывать не стал, хотя медсестра сразу заметила, сколько порций молока он пропустил, и, должно быть, сделала собственные выводы. Элеонора появилась в девять, раскрасневшаяся от злости. Куда он подевался? Он искала его весь вечер, а потом отправилась на вечеринку к Фрэнку одна – вернее, с миссис Рамстедт, чтобы соблюсти приличия. А вот ему на приличия наплевать! Хорош муженек! Устроить такое в канун Рождества! Ну, и где же он был?
– Я болен, – прохрипел Уилл.
За окном было серо, как в могиле. Казалось, облака упали с неба на землю, начисто задавив деревья, дома и самое жизнь.
Элеонора прошлась по комнате, швырнула сумочку на стол. Она нарядилась в честь праздника – в красное и зеленое.
– Я тоже больна! – воскликнула она, когда сумочка шмякнулась об стол, словно дубина обрушилась на чью-то голову. – Меня тошнит из-за тебя, из-за твоего поведения. Где ты был? Немедленно отвечай!
Где он был? Где же он был?
Перед мысленным взором Уилла пронеслась череда ярких, но бессвязных образов: сначала белые и сморщенные от воды ноги Хомера Претца; потом янтарное свечение виски в бокале; вытянутые трубочкой губы Чарли Оссининга, высасывающие устрицу из раковины. Хомер Претц, подумал Уилл. Все началось с него. Или, может быть, все началось с Айрин, которая пренебрегла рождественским подарком и самим Уиллом?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169