В другой комнатке, маленькой, угловой, но тоже с кафелем и с белым
светом, все было заставлено высокими стальными шкафами с серыми безликими
дверями. Здесь, уже на низкой, но так же обклеЯненной кушетке, валялись
какие-то драные резиновые ремни, клубком свивались провода и, проплутав по
полу меж ножек стульев, тянулись к высокому скособоченному шкафу. Ася
прилегла на кушетку бочком, а человек в голубой шапочке, чертыхаясь,
принялся затягивать обрывки ремней вокруг Асиного живота, скрепляя куски
медицинскими зажимами. Ремни срывались, уползали куда-то за спину, будто
были живыми. Наконец кое-как удалось с ними справиться. Врач потянулся к
панели, для Аси невидимой, что-то там принялся крутить. И тут,
оглушительное, прорвалось в комнату: бах-бах-бах...
- Однако!.. Катерина! - крикнул врач зычно.
Из-за дверей, будто только и дожидавшись этого оклика, и там до той
минуты стояла наизготовке, появилась худенькая девушка с черными до плеч
из-под белой шапочки волосами и черными чуть косо прорезанными глазами.
- Да, Георгий Алексеич, - вымолвила она с какой-то восточной
покорностью, и в то же время что-то веселое, лукавое мелькнуло в темных ее
глазах.
- Ты только посмотри! Послушай! Сердце!
- Где?
- Да тут!
И Алексеич почему-то ткнул пальцем в безликий серый шкаф, как будто
чудо относилось к этому шкафу, и там в самом деле объявилось настоящее
стучащее живое сердце.
- Так там ребенок, - с лукавою улыбкой и нимало не удивляясь,
сообщила Катерина.
Казалось, врач и сам наконец поверил.
- Зачем вам ребенок? - спросил он с какою-то тоскою, вглядываясь в
Асино лицо, будто силился что-то разглядеть, разгадать.
- Не знаю... - Ася недоуменно вздернула плечи и тут же вся скрючилась
от накатившейся боли.
- Катерина, ты что-нибудь понимаешь? - обратился Алексеич вновь к
черноглазой.
- Понимаю, Георгий Алексеич.
- Да? Занятно. А как же открытие века? Живые вещи? Что ж теперь,
возврат к старому, да? А мы?...
Он отстегнул ремни и махнул рукой, отпуская: идите, мол...
И уже одной Катерине, решив, что Ася вышла и не слышит, сообщил,
вздыхая:
- А моя очередь на видик так и не подошла.
- Так вам холодильник в том году достался...
- Так в том году!..
* * *
В коридоре на каталке, накрытая линялыми от частых стирок одеялом,
лежала женщина с хвостиком. Лицо было влажное и мятое, и волосы тоже
влажные, и косами свесились на одну сторону. В изголовье, под клеенку
затолкнутые, высовывались тапочки.
Ася остановилась.
- Ну как?
Женщина разлепила глаза, мутная мгновенная улыбка скользнула по белым
губам.
- Он там... - она повела глазами, показывая в сторону ближней комнаты.
- Показали сразу же. Как родился. Еще в этой, в смазке. Противный, -
женщина судорожно вздохнула. - А потом, как обмытый принесли... Такая
прелесть! Маленький, конечно, очень. Но подрастет.
Женщина прикрыла глаза. В белом больничном свете лицо ее казалось
прозрачным до синевы.
Ася оттолкнулась от каталки, как от пристани, и поплыла дальше по
коридору, разгребая руками воздух, будто в самом деле плыла. Остановилась
перевести дыхание. Против были двери. Как раз той комнатки, куда выносят
рожденное. И тоже, как всюду здесь приоткрытые. В комнате, кроме
ярко-белого, горел еще вовсе мертвый, синий свет. У стен - столы. Человек в
белом халате склонился над чем-то... кем-то... Ася потянулась было
разглядеть, но тут взгляд перебило - приметила она то, о чем говорила
женщина на каталке, блаженно и умиротворенно улыбаясь. Маленький,
темно-красный, прочти вишневый корпус. Темно-зеленый, слабо светящийся -
значит, живой - экран. Новорожденный телевизор со смотанным и перевязанным,
как пуповина, шнуром на боку. Тут же прилеплена - в трех местах - бирка с
номером и фамилией матери. Ася почему-то вздрогнула и попятилась. Ей
показалось, что телевизор сейчас закричит. Но в этой комнатке было тихо.
Кричали - только там, до рождения. А после - тишина. Это-то так и поражало.
Не было слабого, первого в жизни - ля, ля, ля... Требовательного плача
существа, утомленного первым серьезным усилием.
Придерживая руками живот, Ася вернулась назад, в первую комнату. Здесь
осталась только одна женщина - на койке у окна, у которой ожидался диван.
теперь ее наконец удостоили вниманием. Возле койки стояли двое - Георгий
Алексеич и акушерка, но не Катерина, а та, что не вылезала из-за стола,
сидела, покачивая полной ногой в лакированной туфельке.
- Соглашайтесь на кесарево, - хмуро бубнил Георгий Алексеич, и с
тоскою оглядывал комнату, в которую пока больше никто не прибывал.
- Фиг вам! - взвыла женщина, вновь вскидываясь на кровати от
очередного приступа боли. - Хитренькие какие! Диванчика моего захотелось!
Нет! Нет! Нет!
Георгий Алексеич отошел от нее с кислою миной.
- За сегодня - ни одного отказа, - торопливым шепотом сообщила
акушерка. - Поумнели все. За большое не хватаются, рожают поменьше и
подороже. Ну разве что какие патологии. Так ведь с паталогией - так и
работать будет хреново...
На секунду она запнулась, и, бесцеремонно глянув на Асю , почти не
сбавляя голоса, спросила:
- А эта? Точно родит? Без кесарева?
Георгий Алексеич мельком глянул на Асю и, отвернувшись пробормотал
негромко:
- Да хоть и с кесаревым, вам ее добычи не надо, - и, повернувшись к
женщине с диванчиком, проговорил хмуро:
- Ну, вставай, пошли...
* * *
Ася лежала и прислушивалась. Ей казалось, что сейчас из родилки должны
раздаться дикие вопли. Но было как будто тихо.
1 2 3