А себя почти равным богам. И вдруг все перевернулось. Элий на вершине власти. А он, Трион, ожидает суда и смертного приговора.Охранник внес за Цезарем стул с пурпурной подушкой. У властителей свои причуды. Они не могут даже сидеть на простом стуле, как прочие смертные.Трион поднялся и приветствовал Цезаря.— Хорошенькое желание ты заклеймил для себя, Цезарь, — сказал он, усмехаясь.— Это воля богов, а не людская прихоть, — отвечал Элий сухо.— Да брось ты, — Трион опустился на ложе, решив, что необходимая толика внимания гостю оказана. — Богам давным-давно на нас наплевать. Они позволили нам играть в азартную игру с тремя старухами-Парками и забавляются тем, как причудливо выпадают кости. Остальное их не волнует.— Считай как хочешь.— Когда будет суд? — Трион казался таким же равнодушным, как и Цезарь.— Суда не будет, — ответил Элий.— Что?.. — Трион задохнулся от гнева. — Ты хочешь придушить меня в тюрьме?! О, это так похоже на тебя, благородный Цезарь!— Суда не будет, потому что в этом случае тебя ждет смерть. А так ты отправишься в Александрию, где возглавишь лабораторию и будешь заниматься исследованиями в области оптики. Считай это переменой места работы. Судебное дело прекратят. — Триону показалось, что он ослышался. — Ты будешь находиться под постоянным присмотром двух фрумента-риев, на чье пропитание из твоего жалованья будут вычитаться деньги. Никто из твоих бывших коллег не будет тебя сопровождать, — продолжал Цезарь.— Это незаконно, ибо меня высылают без приговора. — Трион как будто и не рад был помилованию.— Ты уедешь добровольно. И эти фрументарии — твоя охрана. Если ты попытаешься бежать, тебя тут же отдадут под суд. Если в течение десяти лет ты не будешь замечен ни в чем мало-мальски запретном, тебе разрешат вернуться в Рим или остаться в Александрии — по твоему выбору — и заниматься той работой, какой ты захочешь. Разумеется, не ядерной физикой.— Что ты понимаешь в ядерной физике, Элий?— Я закончил академию в Афинах. И я знаю, что теоретически энергия распада ядра огромна. Но боги запретили людям на практике заниматься подобными вопросами.Трион презрительно фыркнул.— Так говорят фламины Юпитера. Но я им не верю. Пусть боги сами сообщат мне свою волю — вот тогда я признаю, что был не прав.— Разве никто из богов с тобой не общался? — спросил Элий.Трион закусил губу. Неужели знает? Ну и что? Пусть себе знает. Триону так же глубоко плевать на богов, как и на людей.— Может, ты и благороден, Элий, и добродетелен — как пишут о тебе вестники. Но в тебе говорит гладиатор, вымаливающий у судьбы незаслуженный выигрыш. Человек должен быть свободен. И прежде всего — свободен от всех нелепых ограничений. Вот мой первый закон. И если боги пожелают меня покарать за мою дерзость — пусть карают. А ты не имеешь надо мной власти.Элий слушал его более внимательно, чем могло показаться на первый взгляд.— Ты необыкновенно талантливый ученый, Трион. Если бы ты не преступил грань дозволенного, ты бы стал одним из самых почитаемых людей в Риме.Трион презрительно хмыкнул.— А если бы ты не помешал мне, Элий… О, прости, Цезарь, — Трион склонил голову в шутовском поклоне, — мы бы освободились из-под мелочной опеки богов. Потому что боги боятся энергии, которой мы овладели. Мы могли бы их всех уничтожить. И гениев, и разжиревших Олимпийцев. Над людьми больше не было бы никого. Ты хоть представляешь, что это такое?— А что в этом хорошего? Кто мы без наших богов? Трион расхохотался.— Добрый Элий… извиняюсь, Цезарь. Неужто ты недостаточно умен, чтобы распоряжаться собственной судьбой?!— Своей судьбой — да. Но не судьбой Империи. Без богов жизнь наша станет более низменной и примитивной. А чем примитивнее жизнь, тем сильнее противодействие хаоса на пути к добродетели. Ибо Космический разум остается в любом случае, и нам его, к счастью, не уничтожить. Только между ним и людьми не останется посредников — ни гениев, ни богов. Расстояние будет слишком велико. Так велико, что мы перестанем помнить друг о друге.Элий поднялся со складного стула. Трион продолжал лежать на постели.— Можно еще один вопрос, о Цезарь? Трион не скрывал издевки, обращаясь так к Элию. Элий же не обращал внимания на подобные интонации.— Что будет с остальными моими людьми? Элий ожидал подобного вопроса.— Они будут заниматься наукой в академиях Афин, Кельна и Лютеции. Лаборатория ядерной физики будет уничтожена. Атомный котел, который ты с коллегами собрал в гимнасии, уже разобран.— Мои бумаги?— Сожжены.— Зря. Через пару лет ты сам приползешь ко мне на коленях и будешь умолять меня создать Трионову бомбу. Но время будет упущено.Элий не ответил, подошел к двери и постучал. Ему тотчас открыли.Вер наполнил бокал вином до краев. Какой толк пить, если вино не пьянит? Но все пьют. И Вер тоже пьет. Вино как воду. Ощущая вкус, но не испытывая ни головокружения, ни хмеля. Элий расположился на своем ложе напротив и вертит в руках золотое яблоко — подарок Вера.Элий еще выглядит больным и, когда ему задают вопрос, отвечает не сразу. Веру чудилось, что он ощущает на расстоянии невыносимую боль, что сжимает сердце его друга. Никогда раньше с ним подобного не было. Прежде Юний Вер с трудом мог отличить жалость о.т раздражения. И вдруг… Он и сам не знал, когда это началось — внезапные приступы жалости ко всему на свете. Он жалел сильных, потому что они сильны, и слабых, за то, что они не могут стать сильными. Красавиц — за преходящую их красоту, уродливых — за их непохожесть на прочих. Ум был достоин жалости, потому что не мог вместить и тысячную долю всех тайн мира, глупость приходилось жалеть за то, что ей недоступно наслаждение, которое дарует лишь разум, способный постигать тайны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130