Каков отец лицом, Постум представлял смутно — Палатин не изобиловал портретами бывшего Цезаря. Но однажды мальчик вместе с матерью был на заколоченной вилле отца и видел там его бюст в таблине — мраморный отец казался совсем молодым. Мраморный Элий смотрел куда-то мимо Постума и улыбался странной улыбкой — будто все на свете понимал и нет осуждал никого.
— Я велю отставить Бенита, — пробормотал Август сквозь сон.
Теперь ему привиделось, будто летит он по небу, и с ним Элий и Летиция. А внизу блестит мрамором и яркими красками Рим — бесконечный, как каменное озеро, и Постум показывает им Город и говорит: «Это мой Рим». А они как будто очень давно не были в Городе, и все изумляются, как он изменился, а Постум им говорит:
— Смотрите, как я перестроил Город. И вдруг снизу ударил яркий свет и ослепил… Постум сразу проснулся — луч фонарика бил в глаза. Он в ужасе заслонился рукой и не видел, как двери машины распахнулись и внутрь полезли люди. Постум хотел закричать, но не закричал, лишь судорожно втянул в себя воздух.
Мощные руки подхватили Постума и понесли куда-то.
— Авл! — крикнул Постум и протянул руки, отыскивая своего защитника. Но преторианца не было рядом. Вокруг были только исполнители.
Авл стоял на обочине в окружении людей в черном. Уже светало. Но они все еще были в Италии.
Постума вручили низкорослому человечку в черном плаще с капюшоном.
— Пусти меня! Пусти! — кричал малыш, захлебываясь от плача.
— Пустить тебя, Август? — сладким голоском спросил коротышка. — А куда тебя пустить, мой дружочек? Куда ты так торопишься?
— К маме! — кричал Постум. — К отцу!
— К отцу? Где ж тебя ждет отец? — голос коротышки сделался до противного сладок.
— В Лютеции. Я хочу в Лютецию.
— Ну так поедем в Лютецию, дружочек. Кто ж против. Только твоя машинка сломалась. Поедем на моей. — Он сделал знак своим подручным и шагнул к черной длинной «триере», что поджидала его у обочины.
— А гвардеец? — спросил один из исполнителей. — Что с ним делать?
— Ничего. Ну его к воронам. Все равно их скоро всех разгонят. И этого туда же.
— Но ведь это он позвонил исполнителям?
— Что с того? Преторианцы нам не нужны. Пусть катится.
Человек в черном плаще уселся на заднее сиденье, держа на руках плачущего навзрыд Постума, и машина умчалась. Ее никто не остановит до самого Палатина. Все знали, что черные машины принадлежат исполнителям желаний. Желаний Бенита.
Элий, сидя в маленькой таверне за столиком у окна, видел, как подъехала к храму Мира пурпурная «триера», как преторианские гвардейцы вытянулись в струнку на ступенях мраморной лестницы. Из авто вышел человек в блестящем плаще, держа на руках ребенка. Дождь лил, в его струях расплывались желтые огни зажженных раньше срока фонарей. И все виденное плыло перед глазами Элия — слезы застилали ему глаза. Постум! Он его видит наконец. Неужели настал час? Неужели?
— Выпьем, старик, — бормотал художник. — Выпьем. Знаешь, как трудно творить на краю пропасти? Ты знаешь, что мы на краю и готовы сорваться в бездну? Ты чувствуешь этот край?
— Я там был, — ответил Элий.
— Где?
— В пропасти.
— Ну и как там?
— Темно.
— И только-то? А тех, копошащихся во тьме и готовых явиться в наш мир, ты видел?
— Ты римский гражданин? — спросил Элий.
— Да, а что?
— Почему тогда не носишь тогу?
— Неудобно. В гроб меня в тоге положат. А так мне в тунике куда удобней. Как и всем.
— А я не могу надеть тогу. Даже сейчас. Я — перегрин. — Элий поднялся.
— Куда ты?
— Меня ждут на заседании Большого Совета.
— Ты же перегрин! Разве перегрины ходят на заседания Большого Совета? — хихикнул художник. — А впрочем… Тс-с…— Галл поднес палец к губам. — Я все знаю, перегрин. Желаю удачи.
Большой Совет собирался в Лютеции лишь в экстренных случаях и потому специального здания не было, заседания проводились в целле храма Мира, воздвигнутого после Второй Северной войны.
Элий вошел в храм, остановился. Бенит сидел в кресле, обряженный в пурпур. Члены Большого Совета, представители всех стран Содружества, расположились на мраморных сиденьях пониже. Все смотрели на Элия и ждали.
Он выкрикнул приветствие — его сиплый голос неестественно прозвучал под сводами. Элий не надел, как обычно, платок, и все могли видеть его изуродованную шею. Но сам он не видел лиц. Ничего не видел, кроме пустого курульного кресла. Император не прибыл. Как же так? Ведь он видел пурпурную «триеру» у храма и ребенка, которого несли на руках. Все было так ловко задумано.
— Где мой сын? — спросил он, поворачиваясь к Бениту.
— О ком это он? — Бенит состроил шутовскую гримасу.
— Я спрашиваю — где мой сын, где император?
— Постум Август остался в Риме, — сообщил Аспер, стоявший за креслом диктатора.
Элий пошатнулся.
Неужто он принял за Постума какого-то другого малыша? Так это была инсценировка, представление, рассчитанное на одного-единственного зрителя — Элия. Пасмурная погода, ливень, блестящий плащ. Бенит рассчитал, что Элий обманется, и он обманулся. Как гласит старая пословица — честный человек всегда простак.
— Мы должны установить, кто перед нами — истинно Элий или самозванец, — объявил председатель Большого Совета Бренн.
Адвокат Элия положил перед Бренном папку с бумагами.
— По предварительным данным и свидетельствам очевидцев этот человек действительно тот, кто прежде носил имя Гай Элий Мессий Деций, — заявил Бренн.
— Враль! — выкрикнул Бенит.
— Прошу помолчать. Мы должны выслушать Элия.
— Человека, который называет себя Элием, — поправил Аспер.
Элий стал рассказывать. По-прежнему никого он не видел — только пустое курульное кресло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104