Ариетта опустилась рядом на колени: интересно подглядеть чужой сон. Но только она всмотрелась в мельканье зеленоватых и голубых теней, только различила слабое мерцание вокруг головы, как человек дернулся и проснулся. Видения мгновенно исчезли. Странный бродяга был красив и молод. И у него были огромные глаза. Они смотрели, не мигая, куда-то мимо Ариетты и разглядывали неведомое у нее за спиной. Разглядывали так внимательно, что она невольно оглянулась. Но за ее спиной не было ничего интересного. Стена дома, выкрашенная охрой, уже изрядно полинялая, и в стене пустая ниша, в которой когда-то находилась статуя. Незнакомец протянул руку и положил ладонь на голое колено девушки. Ариетта влепила ему пощечину. Незнакомец отшатнулся, по-прежнему разглядывая пустую нишу в стене.
— Кто здесь? — спросил он глухо. — Ловцы? И тогда Ариетта поняла, что перед нею слепец. Ей сделалось стыдно за свою выходку.
— Кто ты? — задала она вопрос в свою очередь.
Незнакомец облегченно вздохнул:
— Нет, не ловцы… не ловцы… Слава богам…
Он содрогнулся всем телом, вспомнив ночную охоту и свой бег, петляние по улицам в темноте. Впрочем, для него темнота днем и ночью одна и та же. Как он спасся? Как сумел ускользнуть? Кажется, он перепрыгнул через ограду и упал здесь под пинией, а ловцы помчались дальше, уверенные, что вот-вот настигнут добычу. Он ускользнул. Пока.
— Кто ты? — повторила Ариетта свой вопрос.
— Я — Гимп, бывший гений.
— Гений! — воскликнула она почти восторженно. — Значит, ты говорил с богами, да?
Он кивнул с неохотой:
— Говорил, и довольно часто.
— Ну и как они, боги? Блаженны и вечны?
— Может быть и блаженны, но не вечны. Хотя и бессмертны. Представь, бессмертны, но не вечны.
Он бросал слова, как другие бросают кости — по воле случая, имитируя мысль. Говорил не для того, чтобы высказаться, но лишь затем, чтобы скрыть чувства и опасения. Но это не злило Ариетту. Напротив. Его словесные обманки забавляли ее, как игра.
— Ты ослеп, когда тебя сбросили на землю? Гимп отрицательно покачал головой:
— Я ослеп, потому что потащился вместе с армией Руфина в Месопотамию. Люди придумали для гениев сладкую приманку под названием «римское гражданство». Я облучился вместе с другими. Теперь они умирают в клинике Нормы Галликан. А я метаморфирую. Для начала у меня вытекли глаза. Потом произошла регенерация, но что-то нарушилось, и я не могу видеть. Гении под воздействием жесткого излучения метаморфируют. Так же, как и боги. В этом мы похожи. — Походя он сообщил ей свою тайну. Поймет собеседница, не поймет — новый бросок костей. Ариетта поняла, но не подала виду.
— Если бы я видела богов, — задумчиво проговорила Ариетта, — я бы сложила о них поэму…
— Не стоит тратить попусту время. Лучше угости меня вином, да я пойду.
— Куда? — спросила она насмешливо.
Он не ответил — смотрел мимо нее и хмурил брови.
И он не ушел. Некуда ему было идти. Спустя полчаса он бултыхался в ванне, взбивая густую мыльную пену, и пел охрипшим, каркающим голосом о музыке сфер и небесной тверди. Он не подозревал, что Ариетта стоит в дверях ванной комнаты и не может отвести взгляда от его чеканного профиля. Но профиль — это только половина лица. Половина может быть утонченной, а все лицо — безобразным. Но когда смотришь на прекрасный профиль, об этой двуликости догадываться не стоит. Вообще лучше жить, видя лишь половину мира. Так легче.
Ариетта подошла и скинула тунику. Стояла перед гением обнаженная, а он не видел ее. Но что-то почувствовал — замер, прислушиваясь. Потом вытянул руку и коснулся ее колена. Медленно она опустилась в ванну. Одно слово «гений» вызывает в женщинах вожделение. Они млеют от звука его голоса, они сходят с ума от одного прикосновения, молят об одной-единственной ночи, ничего не требуя взамен, на все готовы, лишь бы побывать в объятиях гения. Ариетта не знала, что влечет ее — необыкновенная красота гостя или его гениальная сущность. Или собственное вожделение, давно не находившее удовлетворения.
«Прикосновение гения"… О, неплохое название для поэмы. Название, скрывающее смысл. Хотя весь смысл пока — хлопья пены на грязной воде и несколько минут Венериных утех на узком неудобном ложе, которые не принесли ей наслаждения…
Закутавшись в халаты из махрового хлопка, они расположились в триклинии. Пили кисловатое, терпкое красное… без имени существительного — одних прилагательных вполне хватит для определения сути.
— А ты кто? — Он улыбнулся, и эта улыбка давала понять, что она может насочинять многое, почти все… и ничего. Правда и вымысел были для него равнозначны.
— Пишу стихи. Иногда. Когда скучно.
— А когда влюблена?
— Не была влюблена лет сто.
— Я тоже. Выпьем за нелюбовь. Они выпили.
— Нелюбовь — это выше, чем любовь? — попыталась сыграть в игру гения Ариетта.
— Нелюбовь — это тьма. Прежде я этого не знал. Теперь знаю.
— Ты любишь говорить о прежней жизни? — спросила она. Она любила. Прежняя жизнь с некоторых пор начала казаться вполне сносной. Если не задумываться о том, что происходило с людьми на тайной арене в подвале. О тех, кто в подвале, никогда не надо думать. Это первое правило жизни. Правило, о котором нигде не пишут. Думал ли гений о подвалах, когда был гением?
— Предпочитаю говорить о настоящем. — Подвалы его не интересовали.
— Боишься открыть свои тайны?
— А ты что делала в прежней жизни?
— Тоже писала стихи.
— Так неинтересно. Жизнь меняется, а ты — нет. Я не люблю константы. Ты жалеешь о прежней жизни? Той, в которой у тебя был гений, как щит, а в Империи все было предопределено на много лет вперед.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104