Тысячи, миллионы стеклянных копий обрушились на Вечный город. Струи дождя растрепали кипарисы, превратив их в черные метелки, струи дождя смешались со струями бесчисленных фонтанов. Дождь шумел в водостоках и наполнял сердца тревогой пополам с печалью.
Дождь залил остатки погребального костра. Кости Руфина не успели сгореть, и их пришлось ломать, чтобы сложить в погребальную урну. А дождь все шел и шел. Пурпур сделался тяжел и черен, шерстяные тоги ледяными доспехами льнули к телу. Динамики внезапно онемели. Сделалось очень тихо, и только шум дождя наполнял Вечный город. Шум дождя и шум шагов. Ни крика, ни даже шепота. Дождь загонял людей в дома, каждого в свою нору. Вместе с мокрой одеждой и мокрыми сандалиями к очагу ложились черными псами Печаль и Тревога. Никто не знал, что принесет завтрашний день. Прежде над Римом была простерта охранительная рука. Теперь она исчезла. Дождь лил и лил. Вечный город будто вымер. Лишь немногочисленные авто, вздымая фонтаны брызг, сновали по безлюдным улицам, и желтые их огни лишь усиливали тревогу.
Ариетта смотрела из окна на залитый водою сад. Хорошо, что она не пошла на похороны. Хорошо сидеть в теплой комнате, вертеть в пальцах стило и чиркать бумагу. В конце концов, какое ей дело до того, кто правит Римом? Куда больше ее занимает отзыв «ценителя», начертанный красивым почерком на первой странице ее книжки.
Гимп плескался в ванной и что-то напевал. М-да, с его голосом не поступишь в Одеон. А жаль…
Дождь кончился часам к четырем. Но вода еще шумела в водостоках, еще стекала с крыш. И тучи по-прежнему нависали над Римом.
— Я должен пойти на похороны Руфина, — сказал Гимп.
Он был в темной траурной тоге из некрашеной шерсти. И где он ее только раздобыл? Заказал заранее?
«На мои деньги», — отметила про себя Ариетта.
— Костер уже потух? — спросил Гимп.
— Радио молчит с полудня.
— Проводи меня, — попросил Гимп.
— Тебе так надо идти?
— Я — гений Империи, — напомнил он. — Сегодня хоронят императора.
Они вышли на улицу. Черный пес, обливающий угол фундамента, рассерженно гавкнул и устремился к ним огромными прыжками. Почуял гения, собака…
Гимп, услышав злобный рык, предостерегающе поднял руку.
Пес послушно приник к земле, заскулил и пополз назад, царапая когтями мостовую.
— Теперь пошли скорее, — сказал Гимп и стиснул плечо Ариетты. — И будь внимательна.
Фонари уже горели. Но как-то тускло. Лиловый свет струился через силу. Почему-то отражения в лужах были гораздо ярче, желтее, злее. Когда Ариетта и Гимп проходили, отражения выскакивали из одной лужи и спешно шлепались в соседнюю, и плыли за людьми, постепенно отставая. Стихи о лужах писать просто — отражения притягательны для поэтов.
Отраженный свет луны манит, а блеск солнца… Блеск солнца…
Ариетта задумалась о свете и рифмах и не заметила ловушки. Вернее, она проскочила, а ее слепой спутник угодил в разинутую пасть двумя ногами. Гимп рванулся и чуть не упал. Ноги его по щиколотку были погружены в непроницаемую черноту. Лужа, в которую он угодил, казалась густой и… немного выпуклой.
— Мы вляпались по уши! — закричал Гимп. Ариетта невольно передернулась. Голос гения был как наждак.
— Только ты.
— Ах, вот как! Приятно слышать, что тебе повезло. Скажи на милость, зачем мне тогда проводник? Так вляпаться я могу и без твоей помощи.
Его упреки были справедливы. Но от этого ничего не менялось. Ловушка держала его мертвой хваткой. Черная лужа вокруг ног морщилась от усилия, но отпускать не собиралась.
— Я побуду здесь. Не знаю, долго ли выдержу. Но пока я с тобой, — пообещала Ариетта.
— Зачем? — Гимп поднял голову. Незрячие глаза смотрели в черное небо без звезд. Фонари столпились вокруг. В той луже, где стоял Гимп, не плавало ни одного отражения.
— Я буду читать тебе стихи, пока ОНИ не придут…
— А потом?
— Потом не знаю. Наверное, убегу. Может быть даже раньше убегу. Я еще не знаю, насколько я смелая.
— Так не пойдет.
Гимп вынул из кармана какой-то кругляк.
— Подожги. — он протянул ей зажигалку. Она не позволила себе догадаться, что это такое. Руки дрожали. Только с третьего раза синий тщедушный огонек прилепился к поросячьему хвостику, торчащему из кругляка.
— Отойди. Когда жахнет — вернешься, дотащишь меня до дома.
Фитиль, шипя, обгорал… Огонек подобрался уже к самому кругляку.
Свободной рукой Гимп снял с себя пояс и отдал Ариетте.
— Ноги перетяни ремнем… А то кровью истеку.
— А если не успею? Если они раньше… Он не ответил — бросил взрывчатку себе под ноги.
Рвануло несильно — пламя, шипя, брызнуло во все стороны. Повалил дым, вонючий и необыкновенно густой. Лужа раздалась — будто в черной ее непроглядности открылся огромный красный рот, и рот этот вопил от ужаса. Ариетта слышала вопль и вполне различимый выкрик: «Н см-м-м!» Лужа отпустила Гимпа за мгновение до того, как раздался взрыв. Гимп рванулся вверх и вбок. Его накрыло уже в прыжке. Рассадило обе ноги. А от лужи не осталось ничего — несколько черных липких ошметков на стене ближайшего дома. Стекла в окнах лопнули, вниз посыпались осколки. Где-то далеко завыла сирена «Неспящих». Ариетта кинулась к гению. Гимп лежал в десятке футов от ловушки. Ноги его были красны от крови, края туники тлели, сворачиваясь черными лоскутами. Ариетта перетянула ремнем левую ногу, что пострадала куда больше правой, ухватила Гимпа под мышки и поволокла. Ума достало оглядываться — куда ступает, а не то они вдвоем точнехонько вляпались бы во вторую ловушку. Та в ужасе посторонилась, будто уже знала о кончине первой. Ариетте почудилось даже, что черная лужа провожает ее неприязненным взглядом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104