Черная тряпка подпрыгнула в воздух и облепила лицо человека. Напрасно исполнитель вцепился в нее, напрасно рвал, силясь отодрать от лица, — ничего не выходило. Лишенный воздуха, человек рухнул на пол. Ноги его конвульсивно били по полу.
— Оставь его! — приказал Марк. Тряпка не слушалась.
— Оставь!
Черное пятно не слишком охотно стекло с лица охранника, освобождая его нос. Тот сел на полу, судорожно хлебнул воздух. Не дожидаясь, пока исполнитель очухается, Марк ударил охранника по затылку, и тот вновь растянулся. Умер? Потерял сознание? Марк не хотел его убивать. Марк посмотрел на лежащего юношу с сожалением. Красивый парень. Матери следовало его получше воспитывать.
Тут его осенило: с исполнителем бывший центурион был одного роста. Проб быстро стащил с лежащего одежду. Тело затащил в свою камеру и запер дверь. Через минуту одетый в черную форму беглец шагал по коридору казармы. Он старался держаться прямо, насколько позволяла боль в боку. Черная тряпка прилепилась сзади к спине и была абсолютно не видна на фоне туники. У выхода из карцера Марка остановили, хотя он и протянул пропуск исполнителя.
— Что у тебя с рожей? — изумился охранник.
— С заключенным поспорил, — отвечал Марк, нарочно растягивая рот так, что были видны выбитые зубы.
— Ого! А что с мерзавцем?
— Он получил свое.
— Ты его пришил? — обеспокоился охранник.
— Еще дышит.
— Надо послать медика, — Охранник принялся кому-то звонить. — Вдруг парень помрет. Да и ты, того, в Эсквилинку бы шел.
— Разумеется, куда ж мне еще идти, — согласился Марк.
— Машину возьми.
Марк уже выехал за ворота, когда оглушительный трезвон сигнализации разнесся по зданию. Бегство обнаружилось. Но его авто уже свернуло в ближайший переулок, и бывший центурион буквально растворился в темноте.
Глава 9
Августовские игры 1977 года

«Только при тирании человек свободен, потому что он защищен. Демократия бросает людей на произвол Фортуны, — заявил диктатор Бенит Пизон».
«Нет сомнения, что на выборах в Сенат в Итальянских трибах большинство получат сторонники Бенита».
«Поскольку Августа отказалась возвратиться в Рим, то ее мнение при воспитании императора Постума учитываться не должно. Ни в каких вопросах».
«Акта диурна», 6-й день до Ид августа
Марк научился по-своему общаться с черным лоскутом. Тот приносил ему поесть — крал каким-то образом в тавернах. Притаскивал даже номера «Акты диурны». Но теперь из вестника мало что можно было узнать о происходящем. Черный лоскут был его добрым гением — сторожил по ночам, прислушиваясь к малейшему звуку. Своим длинным отростком, похожим на щупальце, он забрался в старый кран и вычистил ржавчину. Теперь у Марка была вода — он мог пить вволю, мог даже умыться в старом медном тазике. Самое удивительное, как этот черный лоскут умудрился стащить с веревки целую простыню и притащить в каморку, где прятался Марк. Простыню бывший центурион разорвал на полосы и обмотался самодельными бинтами. Стало легче дышать. Теперь надо было выждать, пока сломанные ребра заживут. Марк представлял смутно, что он будет делать, когда поправится. Самым простым было бежать в Лондиний. Но что-то мешало Марку Пробу так поступить.
— Раньше я знал, что делать, — говорил Марк Проб своему странному собеседнику. — Меня будто вел за руку кто-то неведомый. Стоило поступить верно, и невидимая рука гладила меня по сердцу и приговаривала: «Правильно, мой мальчик». Стоило ошибиться, и я чувствовал себя безмерно виноватым. Мой гений всегда был со мной, всегда подсказывал. А ныне? Я чувствую себя беспомощным слепцом. Иду и все время натыкаюсь на глухие стены. Пытаюсь перелезть, и ничего не получается. Ровным счетом ничего. Ты слушаешь меня?
— Д-х-х…— сообщила в ответ тряпка, шлепнув руками-лоскутьями по полу. Что означало «да».
Теперь странный друг все меньше напоминал Марку черную тряпку, все больше — какой-то неведомый цветок, в свернутых лепестках которого порой угадывалось человеческое лицо.
— Как же жить без гения? Как узнать, правильно ли ты поступаешь? Да и зачем жить? Гений знал. А знаю ли я? Сам-то ты, верно, в прошлом гений.
— Н.-.т, — возмутилась тряпка.
— Нет? Ну ладно, пускай не гений. Может, бог?
— Н…т, — тут же был прерван Проб.
— Ладно, не будем гадать. Но я могу на тебя положиться?
— Д…— прозвучало уверенно.
— Я вижу кругом беззаконие и подлость, и не знаю, что делать. Ты можешь посоветовать?
— Н…т, — раздалось в ответ.
— И ты не знаешь, — вздохнул Проб. — А кто знает? Элий был бы здесь, может быть сказал. Хотя вряд ли. Элий — странный человек. Может, с Курцием поговорить?
— Д… — согласилась тряпка.
Из магазинчика канцелярии, что находился на первом этаже, тряпкой были украдены бумага и стило. И Проб сел сочинять послание Курцию. Не сразу и получилось. Надо было написать так, чтобы префект римских вигилов понял, от кого послание, но при этом перехваченное письмо не должно было послужить уликой. Наконец что-то получилось. Писульку Проб свернул вчетверо, запечатал в конвертик и отдал лоскутку-посланнику. Тот ушел. Вернее, уполз. И ползал два дня. Вернулся на третий. И не один. С Курцием.
Центурион вигилов уселся на самодельное ложе беглеца и долго смотрел на изуродованное лицо Проба: синяки на его лице приобрели желтый и зеленоватый оттенок. На губе еще не зажили ссадины, а провал на месте передних зубов пугал своею мертвой чернотою. Курций принес бутылку вина, разлил по чашам. Они выпили. После этого Проб начал свой рассказ. Выслушав, Курций долго молчал. Потом сказал наконец:
— Тебе надо уехать. В Лондиний. Но не сразу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104