Подойдя, он сухо сказал:
- Следователь отдела по борьбе с экономической контрреволюцией.
Наступила неприятная, настороженная тишина. Я искоса заметил, что все перестали работать и с любопытством взирали на меня. Я неловко буркнул:
- Бережков.
- Подрядчик Алексей Николаевич Бережков?
- Да...
- Хорошо. - Он помедлил, холодно глядя на меня. - Очень хорошо, что вы явились сами. Ваше дело у меня.
Маша молча смотрела на него. Я тоже оцепенел. Как это надо понимать: "явились сами"? Что это значит: "ваше дело"? У следователей такое слово имеет определенный смысл. Нет, нет, какое за мной дело? Не найдясь, я глупо молчал.
Но дальнейшее оказалось еще ужаснее, еще невероятнее. Он продолжал:
- Вам придется некоторое время подождать. Сейчас я допрашиваю других. Вас буду допрашивать позже. А пока я вас задержу.
На один момент я поймал новое выражение в его взгляде - взгляд стал очень внимательным, острым. Несмотря на свое смятение, я сообразил, что сейчас по первому впечатлению, которое не зря называют самым сильным, он составляет мнение обо мне. Быть может, это был решающий миг. Но что я мог предпринять? Я уставился прямо на него. Вот, смотри в мои глаза, смотри на мою симпатичную, открытую физиономию; перед тобой человек, который ни в чем не виноват, который честно заработал свои деньги. Однако он вынес как будто другое впечатление.
Открыв дверь в коридор, он кого-то кликнул. Вошел военный с пистолетом на поясном ремне. Следователь сказал:
- Задержите гражданина Бережкова.
Маша воскликнула:
- Это ошибка! Он ни в чем не виноват.
Следователь оглядел сестру.
- Не волнуйтесь, гражданка. Обвинение пока не предъявлено. Помолчав, он распорядился: - Проводите гражданина Бережкова.
- Куда его, товарищ начальник?
- Ко мне. К тем, кто проходит у меня.
Военный козырнул.
- Идемте, гражданин.
Маша стояла, ухватившись за барьерчик. В бухгалтерии зашушукались. Донеслось: "Взяли". Да, меня повели.
26
Местом моего временного заключения оказалась приемная заместителя директора. Там уже находились несколько подрядчиков этой же фабрики очевидно, тоже в ожидании допроса. Раньше я с ними почти не общался. В большинстве это были люди грубоватого склада, каким-то образом сколотившие деньгу, для меня малоинтересные. Но теперь я кинулся к ним.
- Что случилось? За что арестовали главного бухгалтера? Почему нас привели сюда?
На меня посматривали сумрачно, буркали что-то неопределенное. Но я взволнованно продолжал, обращаясь ко всем:
- Мне сейчас следователь сказал, что он из отдела по борьбе с экономической контрреволюцией. Что такое? Какая тут была контрреволюция? И при чем мы? В чем нас могут обвинить?
У кого-то в ответ вырвалось:
- Пошел ты...
И последовала ругань по моему адресу. Другой раздраженно спросил:
- Ты дурак или притворяешься?
- Нет, я не дурак.
- А чего же пристаешь? Подсадили тебя сюда, что ли?
- То есть как "подсадили"? Я не понимаю...
- Ну и не понимай, черт с тобой. Отвяжись, не прилипай к людям!
За меня никто не вступился. Я оглядел мрачные лица и молча сел в угол. Конечно, чего я пристаю? Тут каждый встревожен; тут каждый, наверное, что-либо обделывал на своем веку в глубочайшей тайне; это вообще таинственное дело - наживать деньги. Вспомнилось, как мне намекнули, что со мной могут расплатиться материалами, которых не хватает на рынке. Эге, вот, видимо, где преступление. Хорошо, что я не стал даже слушать такие предложения, послал к черту все эти комбинации.
Через комнату, ни на кого не взглянув, быстро прошел с бумагами наш следователь. За ним - двое военных. Минуту спустя к следователю вызвали одного из подрядчиков. Поднялся рослый, тяжеловесный мужчина с большими руками, с большими ногами в сапогах. Он побледнел. Двух- или трехдневная щетина на лице сразу обозначилась резче. На ходу он хрипло откашлялся. За ним затворилась дверь.
Все напряженно ждали.
В полном молчании истек час. Потом, приблизительно еще через полчаса, дюжий подрядчик наконец вышел. Он появился не один: сзади, на расстоянии двух шагов, шел военный.
Кто-то быстро спросил:
- Ну, что там? Ну, как?
Об этом же взглядами спрашивали все. Тут произошел краткий эпизод, который доныне стоит в памяти. Подрядчик вдруг побагровел, остановился среди комнаты и исступленно выкрикнул, потрясая большими кулаками:
- Нет жизни! Не дают жить!
Конвойный резко скомандовал:
- Прекратить! Шагом арш! Не вступать в разговоры!
У подрядчика бессильно упали кулаки. Махнув рукой, он проговорил:
- Забрали! Не дают жить!
И тяжело зашагал.
На допрос был вызван следующий подрядчик. Он провел тоже больше часа за дверью кабинета и тоже вышел оттуда под конвоем. Следователь и его отправил в тюрьму, под суд. Проходили часы, нас становилось все меньше.
Вызывали к следователю одного за другим, и каждый, кто от него выходил, выходил только под стражей. Из столовой принесли обед, но я не притронулся к еде. Я повторял себе, что, слава богу, абсолютно безупречен, совершенно чист, но, вопреки доводам рассудка, мрачные предчувствия завладели душой. Наступил вечер, зажгли электричество, а следователь все продолжал допросы. Наконец я остался один. Протекло еще несколько томительных минут. Потом отворилась дверь, позвали меня.
27
Следователь сидел за массивным письменным столом заместителя директора. Я опять увидел его взгляд - все такой же холодный, как и тогда, в бухгалтерии. Лицо не было затенено, как, судя по многим описаниям, полагалось бы следователю. После целого дня допросов он был, несомненно, утомлен. В ярком свете электричества теперь были заметнее желтоватые тона на его смуглом лице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183