И поди-ка угадай — пребывает ли сейчас в своем кабинете нынешний министр, жизнерадостный румяный Цихоня.
Двойная дверь, ведущая из приемной к нему, настежь распахнута, — этим способом по неписаной инструкции принято сообщать, что кабинет пуст. Дежурный секретарь Валерия Михайловна, которую Челышев помнит в министерстве еще с довоенных лет, радостно встречает академика.
— Наконец к нам заглянули! Только что звонил Павел Георгиевич (таково имя-отчество министра), сказал, что скоро будет. Проходите, Василий Данилович, располагайтесь у него.
— Нет. Пока тут поброжу, потолкую с тем, с другим.
— Может быть, кого-нибудь вам пригласить сюда?
— Зачем? Сам отыщу.
И все же он входит в кабинет, шагает по ковру серо-желтых тонов. При Онисимове тут не было ковров, Александр Леонтьевич их относил к предметам роскоши, которые неуклонно изгонял из своего обихода. Но требовал наващивать, натирать светлый паркет до зеркального блеска, до сияния. И этим еще не довольствовался: по его велению паркет ежегодно циклевали. Ни в одном уголке пол тогда не был тускловатым, сверкал столь же безукоризненно, как и весь тот обнаженный паркетный простор. Теперь же появился и ковер, в меру лоснится и паркет, но поражающий строгий блеск уже исчез.
Василий Данилович подходит к столу, приостанавливается. На стене еще висит оставшаяся тут со времен войны географическая карта. Можно различить чуть заметные проколы, — сюда в страшные месяцы 1941 года нарком Онисимов собственной рукой втыкал булавки со значками, отмечая передвижение эшелонов, что эвакуировали, вывозили на Восток южные заводы.
Эта карта, испещренная вереницами флажков, висела здесь и в тот памятный вечер, когда над Москвой впервые появились гитлеровские бомбардировщики. Василий Данилович тоже находился тогда тут, в этом кабинете, приглашенный на совещание к Онисимову. Внезапно завыли сирены воздушной тревоги Онисимов, как ни в чем не бывало, даже не покосившись в сторону наглухо зашторенных окон, по-прежнему вел заседание, не прерывал дела. Загремели выстрелы зениток. Донеслись тяжелые взрывы сброшенных авиабомб. От близкого удара содрогнулось здание, задребезжали стекла. Онисимов сказал:
— Потушим-ка свет. Посмотрим, что творится. Он сам выключил настольную лампу, была быстро погашена и люстра. Тьма завладела кабинетом. Онисимов распахнул окно. Неверные отсветы скользнули по лицам. Прожекторные лучи шарили в небе, разноцветный пунктир трассирующих пуль уходил ввысь, красноватые разрывы возникали в вышине.
Александр Леонтьевич молча стоял у окна, наблюдая. Некоторые подошли к нему, другие держались поодаль. Челышев сказал:
— Вы, Александр Леонтьевич, смельчак. А я, признаюсь, трус. Пойду в убежище.
И зашагал из кабинета. Никто не осмелился за ним последовать.
А впоследствии… Впоследствии случались и еще испытания мужества.
Старик академик садится к столу в одно из удобных кресел у Онисимова и кресла, помнится, были пожестче, — раскрывает папку, проглядывает бумаги. На глаза попадаются и письма этого, черт его дери, Лесных. Вот как пошутила жизнь Невеселая шутка. Василий Данилович не забыл: в тот далекий час странная дрожь затрясла, пальцы Онисимова. Тогда, собственно, и развернулась вся эта невероятная история внезапного возвышения, а затем и падения инженера Лесных — одна из драм отошедшего времени, записанная в дневниках Челышева.
19
Это произошло ровно пять годов назад — летом 1952-го.
Василий Данилович сидел на этом же месте у стола и, так же раскрыв принесенную с собою папку, что-то обсуждал с Онисимовым. И раздался тот памятный звонок по телефону-вертушке. Онисимов спокойно взял трубку, и вдруг красные пятна проступили на щеках. Он порывисто встал и далее вел разговор стоя. Василий Данилович знал, что лишь перед единственным человеком Онисимов вот этак вытягивался у телефона. Да, Александру Леонтьевичу действительно позвонил Сталин.
Челышев, естественно, слов Сталина не различал, слышал лишь ответы Онисимова:
— Да, слушаю, товарищ Сталин… Способ Лесных? Да, знаю.
Онисимов нервно нажал несколько раз кнопку звонка в секретариат. На эти звонки-вызовы тотчас в кабинет вбежал Серебрянников, несмотря на поспешность, отнюдь не суетящийся, нимало не утративший постоянного благообразия. Онисимов четко отвечал:
— Да, товарищ Сталин. Да, лично знакомился.
Прикрыв раструб рукой, он прошипел:
— Сейчас же сюда все, что у вас имеется относительно Лесных.
Не переспрашивая, схватив приказание на лету, Серебрянников с той же целеустремленной быстротой исчез, Онисимов проговорил в трубку:
— Могу сообщить, что года два назад инженер Лесных обращался со своим предложением в министерство. Была произведена…
Сталин, очевидно, его перебил. Онисимов мгновенно замолчал. Он слушал, выпрямившись, как и раньше. Маленькая рука твердо держала телефонную трубку. Волнение по-прежнему пятнами жгло щеки, но небоязливый, сосредоточенный взгляд свидетельствовал о присутствии духа.
— Да, его жалобу я сам разбирал. Была привлечена и авторитетная комиссия. Кроме того, дал заключение и Василий Давидович Челышев.
Только тут Челышев, наконец, вполне уяснил, о чем и о ком расспрашивает Сталин. Вначале как-то не укладывалось, что речь идет о том самом одутловатом, страдавшем одышкой человеке, который… Ну, Лесных, преподаватель из Сибири. Предложил способ выплавки стали, прямо из руды, минуя доменный процесс. Объявил, что кокс более не нужен, что взамен минерального горючего будет, служит электроток. С невероятным упорством, с маниакальной убежденностью отстаивал, продвигал свое предложение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74