вот вам еще одна интерпретация дня, что сменяется вечером, а затем и ночью.
Замерев в неподвижности, Эллен пыталась расшифровать сам облик историй, даже контуры плантации обводила взглядом, а порою пыталась рассмотреть их с воздуха, вроде как аэроснимок, будто тем самым могла обнаружить в них скрытую логику.
Во многих историях речь шла о дочерях либо о женщинах, которым просто-таки необходим мужчина. Женщина встречает мужчину — и тут происходит какое-нибудь несчастье. Долго это не длится. Со всей определенностью историй про женщин было куда больше, чем историй про мужчин, в этом Эллен уже убедилась. Даже считать нет надобности. Дочь, как ни крути, так и не обретает независимое бытие. А вот отцы в мире историй занимают позицию сильную, непоколебимую. Во многих историях говорилось об отце либо о том, как он напрочь вычеркнул дочь из памяти; отсюда — нотка невыразимой грусти. Зачем незнакомец ей все это рассказывал? Женщины словно искали или ждали чего-то еще, чего-то, в сущности, неопределенного, но тем не менее иного, вроде как окончательного решения где-то в другом месте или с другим человеком — это Эллен поняла и признала сразу. Были женщины, ведомые собственным представлением о надежде. Таких Эллен не могла не уважать. Все они жили и действовали в некоем ореоле света, повиновались своим представлениям о верности чувству. Да, как правило, Эллен нравились женщины из рассказов незнакомца. Под эвкалиптом-пряхой он, помнится, засунув руки в карманы, повернулся к ней и молвил, прикрыв глаза от солнца: «У побережья штата Виктория жила жена смотрителя маяка; она пристрастилась запускать воздушных змеев. Совсем молоденькая, детей у них не было. Целыми неделями она никого, кроме мужа, не видела. Съестные припасы — муку, чай и сахар поднимали из крохотной темной лодчонки на веревке в плетеной корзине и втаскивали корзину через оконце. Муж был намного ее старше; от него, бывало, неделями слова не добьешься. Молодая женщина запускала змея со скал у основания маяка — и чувствовала себя счастливее, чем когда-либо. Однажды муж глянул вниз, накричал на нее, и она так испугалась, что упустила змея — змея, сделанного в форме горестного женского лица. Змей взвился в небо — и запутался в мачте проходящего корабля. Капитан был юн, только-только борода начала пробиваться. Это было его первое назначение…»
«Ну, и чего ты смеешься?» — Тут рассмеялся и он: в тот день незнакомец положил руку ей на бедро.
Угасая, Эллен словно истиралась, а порою этак странно росла — на целую милю; лежа в постели, она копила истории, что естественным образом вбирали в себя разные аспекты личности самого рассказчика. Он никогда не ссылался на общедоступные сведения, разве что обронил как-то раз: «эрудицию, пожалуй, переоценивают. Вообще-то все дело в хорошей памяти».
И тем не менее для того, чтобы рассказать все эти истории, незнакомцу необходимо было знать названия очень и очень многих эвкалиптов; это Эллен поняла, лишь неподвижно лежа в постели. Малли «Виктория-спрингз» выпирал сквозь южную ограду; так вот, видовое его название — эвкалипт выпяченный, Е. prominens, ежели верить рассказчику. «Есть один маленький городишко — я забыл где, — он еще славится своим шиповниковым медом и миниатюрными, темнобровыми женщинами; а замочные скважины там в форме сердечка…» Одна история следовала за другой, то теряясь среди деревьев, то вновь выныривая на свет — о эти противные деревья, от них помощи не дождешься! На Спаркл-стрит в Блэктауне (мэры дальних предместий Сиднея любят похваляться своим талантом придумывать названия!) один человек сделал татуировку всем трем своим дочерям. Одну украсил изображением цветка чертополоха, другую — розой, а старшую — миниатюрным телефончиком… Е. melanoleuca, эвкалипт черно-белый. Где-то еще один коммивояжер переквалифицировался в оптового торговца яйцами: женился на тощей мегере, которая рожала ему веснушчатых детишек и при малейшем разногласии била тарелки.
Порою получалось обойтись вообще без истории, хотя Эллен как раз предпочитала, чтобы история была. Серый эвкалипт из южных областей Квинсленда зовется «кожаной жакеткой», такие толстые у него листья. И незнакомец не преминул отметить: байкеры верхом на своих тяжеленных драндулетах — не что иное, как современный, неизбежный эквивалент средневековых конных рыцарей. Ведь байкеры тоже сгибаются под тяжестью защитного снаряжения, шлема и забрала, а ноги их упираются в стремена. Машины, которыми они управляют, срываясь с места небольшими отрядами, мощны и задрапированы в кожу и цепи; большой мотоцикл — это двойник могучего скакуна, исполненного грозной силы и пышущего жаром. Эллен собиралась было спросить про крохотный рубец под глазом у рассказчика, сиречь полюбопытствовать насчет Предыстории Шрама, ибо история там явственно прочитывалась, но незнакомец уже перешел к следующему дереву.
Сколько безмятежной неопределенности в том, чтобы вот так просеивать воспоминания! Происходит это на полубессознательном уровне, у самой поверхности бодрствования, выше которой разливается свет: девушке казалось, будто она медленно гребет себе по мелководью своей собственной внутренней реки.
Время от времени в комнату к ней заходили отец и прочие: они отбрасывали тени. Эллен испытывала что-то вроде благодарности, когда грубая, шершавая отцовская ладонь накрывала ее кисти; в соприкосновении с этой мозолистой шероховатостью девушка словно бы размягчалась еще более. В его ладони ее рука казалась крохотной пташкой.
Ближе к полудню раздался голос мистера Грота, еще более громкий, чем обычно:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74