Сомневаюсь, что он уж очень ревностно меня ищет.
– Вероятно, меня арестуют, едва я зайду на почту. Вероятно, я увижу на стенах свою фотографию – вместе с остальными дамскими угодниками.
– Ни одной стены ни одной почты на свете на всех вас не хватит.
– Никогда раньше не сходился с королевой.
– Ну и как?
– Неплохо. Теперь я вижу, как пишут романы, оперы и все прочее.
– Быть королевой довольно ужасно. Нужно посещать мероприятия. А там – стоять и улыбаться, пока местный деятель объясняет, как пакуют торф.
– И как же пакуют торф?
– Весьма умело, – сказала Лионесса. – Но суть в том, что тебе совершенно не хочется знать, как пакуют торф, и ты, черт возьми, абсолютно уверена, что твой добрый супруг во дворце покрывает Гленду или другую какую даму, пока ты осеняешь своим присутствием инаугуральную церемонию нового торфоупаковочного предприятия.
– Понимаю.
– В Гооре торф – одна из главных статей экспорта. Две оставшиеся – бинты всех размеров и порнографические фильмы. Мой супруг лично заинтересован в киноиндустрии.
– Мило разнообразный ассортимент продукции.
– О, мы процветаем, особенно в военное время. Но быть королевой, даже столь буколической разновидности, – значит ведать такую скучищу, коя ведома немногим смертным. Например ободрять раненых в госпиталях. Видит бог, конечно, они страдали и страдают, но о чем с ними говорить? „Здра-авствуйте, а вы откуда будете? У нас тут, похоже, ножки не хватает?“ Нет у меня к этому призвания.
– Готов спорить, тебе это удается великолепно.
– Он даже попросил меня в одном сняться. В фильме.
– А ты что?
– Снялась. Фильм получил приз на фестивале.
– Хочешь меня шокировать? По-моему, не удалось.
– Там была сцена с другой женщиной. На самом деле – с Глендой. Мы довольно неплохо провели время. Я сама удивилась.
– А можно его где-то посмотреть? Они есть в местных клубах синефилов?
– Я пытаюсь тебе объяснить, почему сбежала.
– Не обязательно.
– Разумеется, мне это удается – королевствовать. У меня и кровь подходящая.
– Превосходнейшая кровь, я уверен.
– Тебя я бы сделала епископом. Благословлял бы нашу постель, перед тем как мы туда запрыгиваем.
– Да я буду поминутно через плечо оглядываться, не сверкают ли сзади молнии.
– Из тебя чертовский епископ бы вышел. Пихал бы игрушки сироткам на Рождество. Пихал бы…
– Да, да. Тебе положительно нравится недозволенное.
– Дозволенное мне до сих пор не помогало. Сколько еще у нас дней, как ты считаешь?
– Говорят, еще полтора.
– Где высаживаемся?
– А вот этого не скажут. От болтливых языков тонет много моряков, гласит пословица. Причем гласит все чаще и чаще.
– Если б у нас еще осталось то славное пойло, которое мы пили в юности.
– На самом деле, – сказал Эдвард, – я договорился тут с одним коком.
– Хватайте самые яркие игрушки, – посоветовал Эзра. – Все мои вещи сработаны топорно.
– Необычная для него строка, – сказала Лионесса.
– Но я пишу больше станцев по утрам, когда мне лучше. Мальчик-безумец порки ‘збежит, – сказал Эзра, – la gente intanto strillava a tempesta, нет, отвечает рыцарь, я не встану, покуда не даруете вы мне пощады.
– Омары, – сказал Артур.
– Что? – сказал сэр Кэй.
– Омары – единственное, что большинство убивает своими руками, – сказал Артур. – В современном мире.
– Но не мы, – сказал сэр Кэй. – Мы караем врагов.
– Мы – другое дело, – сказал Артур. – Мы профессиональные солдаты. А большинство даже кур убивать не может. Их покупают на рынке, уже аккуратно завернутых. В этой цивилизации поединок человека и омара – последний непосредственный опыт убийства чего бы то ни было. Запишите это.
– Записать?
– Да, это моя мысль. Может, где-нибудь ею воспользуюсь.
– Поступили депеши из Лондона, – сказал сэр Кэй. – Королева отбыла, оставив регентом Мордреда.
– Мордреда? Рассуждение немудрое.
– Мне тоже так кажется, – сказал сэр Кэй. – Но вы же знаете Гвиневеру.
– И где она? – спросил Артур.
– Непонятно, – сказал сэр Кэй. – Теоретически, пытается найти вас. Но после отъезда ни с кем на связь не выходила.
– Что ж, ее обуяло беспокойство, – сказал Артур. – Не могу сказать, что я ее осуждаю. Сейчас май, вероятно, она отправилась его праздновать. Маета и меня обуяла. Вот в эту самую минуту, могу сказать, я – обуян маетой. Съезжу-ка я на Мальту. Мальта висит на волоске.
– Мальта висит на волоске с декабря месяца. До сих пор она вас не беспокоила, сир.
– Ну тогда я мог бы съездить в Марокко.
– Мы не ведем боев в Марокко.
– Можем начать, со временем, – сказал Артур. – Кто-то же должен провести рекогносцировку.
– Я различаю, – сказал сэр Кэй, – типичное увиливание от Гвиневеры.
– Вот как?
– Что это за музыка?
– Хуммель, – сказал Артур. – Концерт для фортепиано в ля миноре.
– Не музыка, а паникадило.
– Добрый сэр Кэй, только не надо презрения. Мне нравится.
– Не та это музыка для военного времени.
– Напротив, – сказал Артур. – Если вам нужна подобающая военная музыка, слушайте германское радио. По моим представлениям, оно доводит людей до помешательства.
– Вы слышали Ха-Ха сегодня утром?
– Что говорил?
– Сказал, что Англии, как идее, – конец, кранты. Сказал, что мы разлагаемся, и приливы истории уволакивают этот мусор в море.
– Водянистые метафоры. Интересно, живя тут, он не служил на флоте?
– Сомневаюсь. Неужели флот настолько прогнил?
– Мордред прислал мне две дюжины бутылок превосходного кларета. Они только ждут подходящего случая.
– Соловья широкими жестами не кормят.
– Вы полагаете, он отравлен?
– Сир! – сказал сэр Кэй. – Ну и вопрос!
– Мордред никого не любит, – сказал Артур.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30