ЧЕРНЕНКО. Ну, так что будем делать? Кого Генсеком назначим? ГРИШИН. Константин Устинович, вы же обещали! ЧЕРНЕНКО. Я передумал. Вы тут без моего ведома икру вагонами вывозите,а я за вас отвечать буду. В такой стране я управлять не хочу. ГРИШИН. И не надо, Константин Устинович, неуправляемой державе нужен не управляющий, а ласковый, все понимающий руководитель. ЧЕРНЕНКО. Ты так думаешь? ГРИШИН. Уверен. И не только я, все так думают. МИХАИЛ. Нет, не все! ДРУЗЬЯ И РОДСТВЕННИКИ. Что? МИХАИЛ. Я думаю, что Родине нужен не управляющий, а Константин Устинович Черненко - великий наставник зрелой молодежи. ГРИШИН. Фу ты, ну ты. Ну, конечно, же великий. О чем речь. ЧЕРНЕНКО. Ну что ж, воля партии для меня закон. Но чтобы потом никаких претензийй. Поклянитесь, что... ХОР. Клянемся! Клянемся!
Диалог Тысяча Пятый
24 июня 1984 года.12 часов 05 минут.
Москва.Кремль.Реанимационная.На
барокамере плакат"Все на выборы".
Члены коллективного руководства
свободными от бюллетней руками об
меряют пациента.Входит лысый сани
тар.В руках у него коса,на голо
ве-урна для тайного голосования.
ГРОМЫКО. Как, уже? МИХАИЛ. Пора, пора, Андрей Андреевич. Народ заждался. Вся страна застыла у экранов телевизоров. ГРОМЫКО. Будем будить? МИХАИЛ. Вам виднее. ГРИШИН. Надо будить, а то что люди подумают. ГРОМЫКО. При чем тут люди? Надо же думать и о руководителях. И потом, мы ж его уже 9 мая будили. Не бережем мы наши кадры, не бережем. ГРИШИН. Причем тут 9 мая? Сказано же, народ ждет. СОЛОМЕНЦЕВ. При чем тут народ? С каких это пор вы народником стали, Виктор Васильевич? ГРИШИН. С вами станешь. Я же предлагал купить у японцев электронного Устиныча. Не захотели-теперь сами выкручивайтесь. СОЛОМЕНЦЕВ. Ваше предложение противоречит партийной этике: мы не можем тратить партийные деньги не на членов Политбюро. А ввести электронного Устиныча в состав партийного руководства может только Пленум. ГРИШИН. Ну и ввели бы давно. СОЛОМЕНЦЕВ. Пленум же может созвать только Константин Устинович, а ему некогда, сами видите. Вот и получается, что ваше предложение неэтично. ГРИШИН. Все равно придется будить. ГРОМЫКО. Это почему же? ГРИШИН. А кто за него голосовать будет? Я, что ли? Или Вы? ГРОМЫКО. Я не буду, это было бы нарушением конституционных прав товарища Черненко. ГРИШИН. Вот-вот, и я не буду! МИХАИЛ. Ну, пусть не голосует. СОЛОМЕНЦЕВ. Ты что, с ума сошел? Хочешь лишить партию, народ самого важного голоса. Как председатель партийного контроля, я этого не допущу. ГРОМЫКО. Что же ты предлагаешь? СОЛОМЕНЦЕВ. Перенести выборы на 10 марта 1985 года. ГРОМЫКО. Почему именно на 10 марта? СОЛОМЕНЦЕВ. Видите ли, Андрей Андреевич, за 13 лет сидения в Политбюро я установил удивительную закономерность. ГРИШИН. Какую? Леонидовы штаны во все стороны должны? Это я ещераньше тебя установил, но молчу. Молчу потому, что в Политбюро, товарищ Соломенцев, надо не закономерности устанавливать, а Родиной руководить. СОЛОМЕНЦЕВ. Что вы такое говорите? При чем тут штаны Леонида Ильича? И эта ваша ирония насчет наших интернациональных долгов? Не понимаю я вас, товарищ Ваксман. ГРОМЫКО. Ну, ну не ругайтесь. Так почему же именно 10 марта? СОЛОМЕНЦЕВ. Теперь уже не вспомню, о чем это я хотел сказать. Сбили меня с мысли.
МИХАИЛ. Я помню, Михаил Сергеевич. Вы мне об этой закономерности в марте говорили, когда Юрий Владимирович неожиданно на заседание Политбюро явился. СОЛОМЕНЦЕВ. Ах, да, вспомнил! Так вот я установил, что где-то за неделю до Дня Парижской Коммуны все настоящие генеральные секретари оживают, взбадриваются, что ли. ГРОМЫКО. Неужели? СОЛОМЕНЦЕВ. Очень устойчивая закономерность. Проведено 4 раза на Леониде Ильиче и один раз на Юрии Долгоруком. ГРОМЫКО. Как на Юрии Долгоруком. Он же не был Генсеком. СОЛОМЕНЦЕВ. Не может быть! ГРОМЫКО. Посуди сам: если бы Юрий Долгорукй был Генсеком, то мы его похоронили бы на Красной площади. А он стоит на улице Горького, значит никакой он не Генсек. СОЛОМЕНЦЕВ. Да ну, что вы мне такое говорите? Бред какой-то. МИХАИЛ. Андрей Андреевич, вы с Михаилом Сергеевичем о разных Юриях говорите: вы о князе, который напротив Моссовета торчит, он о товарище Андропове, который... ГРОМЫКО. А причем тут Долгорукий? МИХАИЛ. Это народ Юрия Владимировича так прозвал. ГРОМЫКО. Понял. Так, значит, говоришь за неделю до Парижской коммуны. Почему же тогда Леонид Ильич помер? СОЛОМЕНЦЕВ. Я думал об этом. И пришел к выводу, что мы сами виноваты. ГРОМЫКО. Ты кого-то подозреваеш? (обводит взглядом избирателей). АЛИЕВ. Я Ильича не убивал, клянусь матерью. ГРИШИН. У меня алиби: я в это время спал. СОЛОМЕНЦЕВ. Вы меня не так поняли. Мы все виноваты, поторопились с выборами. ГРИШИН. Что значит поторопились? Мы все варианты рассмотрели, как сейчас помню: 1. Закопать старого и избрать нового. 2. Избрать нового и закопать старого. 3. Избрать нового и не закапывать старого. 4. Закопать старого и не избирать нового. Ты что, забыл? СОЛОМЕНЦЕВ. Все, да не все. Самый главный вариант проглядели: не избирать и не закапывать. АЛИЕВ. Как это? СОЛОМЕНЦЕВ. А вот, так. Если бы мы не поторопились с выборами и оставили бы Генсеком Ильича, то в марте каждого года, он был бы с нами, с партией, с народом. АЛИЕВ. Что же ты раньше молчал? Получается, что ты убил Ильича. Это ты, я помню, предложил третий вариант, хотя знал, что избирать нового нельзя. У, убийца! СОЛОМЕНЦЕВ. Я не убивал! ГРИШИН. У него алиби. У него тогда паралич левого полушария был, а при левом параличе партийный руководитель имеет право не отвечать за свои слова. Вот если бы правое... СОЛОМЕНЦЕВ. Левое, левое. Правое у меня еще к 60-летию Великого Октября удалили. РОМАНОВ. Так это же прямой путь в бессмертие, если мы будем не избирать нового и не закапывать старого, то у нас будет вечный настоящий Генсек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38