– Женаты?
– Женат…
И тут, чувствуем, температура веселья сразу понизилась.
– Живем врозь. Она в городе. А я вот так: на дороге с флажком, и ферма тоже рук требует…
Зайти на ферму Фил пригласил нас больше из вежливости. Но мы не отказались. На стол под вяз белокурый потомок шведов принес банки с пивом, кувшин молока, вытряхнул из пакета в пластмассовое корытце соленых орешков. За разговором, кидая воробьям крошки, мы просидели у Фила до темноты. В машине начатый шутками разговор обернулся неожиданной исповедью человека, которому надо было кому-то излиться.
– Вкалываю шестнадцать часов в сутки. И знаете, у соседей слыву бездельником, потому, что в воскресенье 6росаю все к чертовой матери и еду на озеро с удочкой. Другие и этого себе позволить не могут.
Хозяйство у Фила скромное. Дом, обитый крашеной рейкой, с зеленого цвета крышей. Сарай для сена. Силосная башня. Коровник. На склоне холма загон. На лужайке у дома алебастровый петушок и два колеса от старой телеги для украшения.
Мы похвалили порядок на ферме. Прошли за постройку, откуда виднелся обширный луг с опушенным зеленью ручейком.
– Это все уже не мое, – вздохнул Фил. – Пятнадцать лет стремился хозяином стать. И вот теперь, можно сказать, батрак…
Ферма сильно задолжала банку и кредитной конторе. Пытаясь поправить дело, Фил поддался уговорам земледельческой корпорации. И запутался еще больше.
– Теперь мое дело простое. Там, в городе, обо всем думают. Бидоны с молоком из сарая берут утром, когда еще сплю. Если в технике что – механика сразу шлют. Мне остаются сущие пустяки, – улыбается Фил, – вкалывай и своди концы с концами. На дорогу махать флажками от хорошей жизни сами понимаете, не пойдешь…
Фил отправился в дом за новой порцией пива. И в открытую дверь мы услышали приглушенный старческий кашель.
– Вы не один?
– Старик отец у меня… Совсем сдал. Скоро, наверное, с богом будет встречаться старый початок…
– Недружно живете?
– Как волки живем…
Пиво разгорячило нашего собеседника. Ударяя ребром ладони по краю скамейки он прошелся по всей своей жизни с отцом.
– За что мне любить его? Считал, что слома ему не будет. Работал как вол и меня не жалел ни вот столько. С раннего детства знаю, как утром петухи в потемках кричат. Все внушал: земля, земля, любить надо… И что же, я, пожалуй, землю люблю. Вот этот вяз. И туман. И даже запах навоза в армии вспоминал, не поверите, с нежностью. А знаете, как этот дом, этот вяз и этот туман мне достались? – Фил помолчал, дернул с банки язычок жести, не отрываясь выпил и, барабаня ногтем о посуду, рассказал историю, забыть которую невозможно.
Двенадцать лет назад они сидели с отцом за этим столом вот так же вечером. Пили кукурузный самогон. Говорили о жизни. Фил вернулся на ферму. Не подался из армии в город, как многие, а приехал под этот вяз. («Вот, посмотрите, буквы перочинным ножом: Ф. Н. – Фил Нельсон».) В тот вечер отец рассказал ему, как умирала мать, о чем просила в последний день. А потом отец выложил самое главное. Отец сказал, что ферму он, Фил, получит только за деньги. У него, у отца, будет старость, и он должен о ней подумать. А поскольку денег у Фила нет, то отец берет сына на ферму рабочим. Зарплата как полагается. Вычет за еду, за ночлег. («Я сказал отцу тогда: батраком, значит?») Отец ответил, что словб значения не имеют, а платить он будет исправно. Юрист, мол, в семейных делах не понадобится.
– Еще отец сказал, что поступает так и в моих интересах. Иначе, мол, разболтаюсь. А при таких отношениях у сына, придет время, в руках будет ферма, а он на деньги, которые я ему выложу, доживет сколько богом будет отпущено. О домике во Флориде мечтал…
Разговор в тот вечер окончился дракой. Но утром, как всегда, поднялись с петухами – косили траву, починили запруду у водопоя. И помирились в конце концов. Отец сказал, что жизнь жестокая штука и он хочет, чтобы Фил не овцой был в этой жизни.
– Я кое-что сам уже понимал. Знал, что отец прав. Но все равно батрачить в собственном доме было противно.
Двенадцать лет они жили под одной крышей. Ели вместе. Работали. Выпивали вместе. Но были чужими. Изредка дрались. («Сначала верх за отцом был, потом я жалеть его перестал».) И пришел наконец день, когда сын выложил отцу деньги за ферму. Но оказалось, покупать-то почти и нечего. Долгов у отца было столько, что всех заработанных сыном денег едва хватило, чтобы заплатить половину.
– В тот день мы опять крепко сцепились. Отец уехал спать на соседнюю ферму. А утром, когда он вернулся, я спокойно сказал: «Ну, отец, теперь твоя очередь…» Знал, что делаю скверно, но завел тоже книгу расчетов. Зло и мелочно стал записывать, сколько съел отец, сколько чего заработал… Женился. Но я говорил уже вам – ушла. И вот живем двое. Старик ослаб. Плачет. Я ничего. Живи, говорю, на том свете все у нас поровну будет. А когда выпью, опять во мне закипает…
Фил положил щеку на два кулака и глядел мимо нас в ложбину, залитую майским туманом. Мы, признаться, чувствовали себя неловко при таком откровении и приготовились распрощаться.
– Посидите, – попросил Фил, – ужасно сегодня не хочется быть одному. Схожу за пивом… У нас гости! Не хочешь выйти? – крикнул он в глубину дома.
Старик опять надсадно закашлял и, видимо, отказался.
В это время во двор заехал красный грузовичок. Чернявый молодой парень ловко скинул из кузова десяток бумажных мешков с комбикормом. И, увидев в дверях хозяина с банками, крикнул:
– Фил, лодку я починил! Так что в обычное время…
Из дома опять послышался кашель.
– Жив твой работник?
– Плохо отцу. Надо бы в госпиталь. А на какие шиши?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156