В тот момент он был, видимо, единственным, кто мог передать на Запад информацию о гонениях.
В судьбе владыки Варфоломея контакты с католическим епископом сыграли, очевидно, роковую роль, послужив поводом для его последнего ареста 21 февраля 1935 г. Почти через полгода, 10 июля, Владыка был расстрелян в Бутырской тюрьме. В документах дела 1935 г., как в кривом зеркале, отразились его встречи с епископом Неве. В последние годы они послужили поводом для появления ряда публикаций, в которых о Владыке говорилось как о тайном католике. Основанием для такого заявления служит показание самого архиепископа Варфоломея, данное в ходе следствия 1935 г., которое приверженцы этой версии приводят как неоспоримое свидетельство их правоты. При этом другие показания обвиняемого, например, о «террористических намерениях в отношении руководителей советского правительства», ими игнорируются. Однако простые правила источниковедческой критики требуют от нас сделать выбор: либо признать, что архиепископ Варфоломей был католикомитеррористом, как это следует из логики следственных документов, либо подвергнуть сомнениюoбаэти утверждения.
Дело, где содержатся эти показания, было «расстрельным», поскольку Владыка был обвинен в «измене Родине и шпионской деятельности в пользу Ватикана». В таких случаях судьба арестованного, как правило, была предрешена заранее, а «принудительное авторство»его показаний было обычным явлением. Следствие старательно держалось этой версии, подгоняя под нее, например, просочившиеся в органы сведения о совершавшихся Владыкой тайных постригах (так в деле появляется «католическая группа» Петровского монастыря). Это позволяло раздуть масштабы «шпионской деятельности» архиепископа Варфоломея и таким образом «неопровержимо» доказать его «измену Родине». Вероятно, эта версия была особенно привлекательна для следствия потому, что давала повод для устранения активного епископа и одновременно – возможность оказывать давление на Заместителя патриаршего Местоблюстителя, пользуясь тем, что его помощник – «католический шпион». Относиться к материалам следствия как к историческому источнику необходимо с известной сдержанностью, во всяком случае, они не должны быть единственным основанием для такого категоричного заключения.
При этом высказывания о владыке Варфоломее католических авторов, которые, казалось бы, должны подкреплять версию о его католичестве, сильно разнятся между собой. Так, упомянутый выше о. Мишель д’Эрбиньи, рассказывая о своей встрече с епископом Варфоломеем в 1925 г., отзывается о русском архипастыре с некоторым раздражением и приводит такие слова Владыки о римском первосвященнике:
– О, папа! Соединение запада с востоком только мечта. Если, конечно, он покается, чтобы быть принятым в лоно Церкви, если он попросит восточных патриархов...
Реплика епископа Варфоломея была прервана резкой отповедью. Прощание их также не отличалось той теплотой, на которую расчитывал д’Эрбиньи. Однако другой католический писатель, о. Антуан Венгер, утверждает, что тот же д’Эрбиньи, ставший епископом и возглавивший «восточную» политику Ватикана, в начале 1930-х гг. возлагал на епископа Варфоломея большие надежды в своих планах по распространению унии. Предположить, основываясь только на этом свидетельстве, что за прошедшие несколько лет Владыка кардинально поменял свою позицию, было бы слишком рисковано и противоречило бы не только приведенным высказываниям о Владыке самого д’Эрбиньи, но и воспоминаниям современников.
Чем же вызвано появление натянутой и малоубедительной концепции о переходе архиепископа Варфоломея в католичество? Нетрудно предположить, что это связано с новым ростом активности Ватикана в России. Отвергнув путь диалога, папский престол создает здесь параллельные церковные структуры. Для духовного обоснования своей экспансии ему может понадобиться и наличие сонма католических святых (желательно не иностранцев), подвизавшихся на территории России. Неважно, что в число католиков попадут православные, главное, чтобы эта канонизация производила впечатление массовости.
При этом «церковь-сестра» для достижения своих целей воспользовалась таким сомнительным источником, как документы, вышедшие из недр НКВД. «Считать, что единственное место, где христианин говорит “одну только правду” – это застенок, христианину вряд ли подобает. Историку же должно быть известно, что протоколы допросов могли фальсифицироваться, как и досье и другие документы. Очевидно, пресловутые архивы Лубянки, от которых наивные и не очень наивные люди ожидают истины в конечной инстанции, могут содержать немало поводов для дурных сенсаций, оспорить которые мало кто решится, – уж очень мы привыкли считать бесспорными “секретные” документы. А между тем это – не столько потаенная истина, сколько зубы дракона, посеянные для того, чтобы продолжало твориться зло; впрочем, это мифологическое сравнение может заменить притча об изгнанном нечистом духе, возвращающемся и приводящем еще более злобных (см. Мф 12:43–45)».
Свидетельства монахини Игнатии и других людей, принадлежащих разным духовным школам, сходятся в высокой оценке духовного облика архиепископа Варфоломея. Это позволяет нам усомниться в том, что документы из архивов НКВД отражают историческую правду. В том что человек, расстрелянный за самоотверженное несение возложенного на него послушания, был обвинен в отступничестве, можно видеть нечто большее, чем горькое недоразумение. Враг, побежденный его подвигом, пытается посмеяться над ним после смерти и клеветой опорочить его образ, который мог бы вдохновить современного человека.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74