Облака то сгущаются, то расходятся. Видимость беспрестанно меняется. Иногда туман подступает вплотную, и тогда уже в 10— 15 метрах ничего не видно; иногда мы различаем смутные очертания скал и сераков в 100— 200 метрах от нас. Мы возвращаемся в лагерь. Посредине лагеря у разложенных на камнях вьючных ящиков, заменяющих нам стол, сидит незнакомый нам человек и пьёт чай. За палатками Позыр-хан и Елдаш навьючивают лошадей. Пришёл наш караван из подгорного лагеря. Незнакомец оказался Маслаевым, студентом одного из ленинградских втузов, помощником профессора Молчанова. Он приехал, чтобы помочь нам наладить работу самописца. Из Оша Маслаев выехал вместе с гляциологическим отрядом Попова. Наши автомобили прошли в один день без дороги всю Алайскую долину. Через Саук-Сай и Сельдару Маслаев переправлялся с группой художника Котова, состоявшей из трех человек. Один из спутников Котова, художник Зеленский, погиб при переправе. Его лошадь попала в глубокое место, и её понесло течение. Зеленского, запутавшегося в стременах, поволокло за лошадью по дну и мёртвого выбросило на отмель. С Маслаевым по дороге тоже случилось приключение: на леднике Бивачном он упустил в узкую трещину свой спальный мешок и сумку с почтой. Позыр-хан спускал его на верёвке в трещину и Маслаев с трудом выбрался обратно. Вместе с почтой Маслаев привёз записку от Дудина и Гока Харлампиева. После неудачной попытки взять перевал между пиками Калинина и Ворошилова они отдыхали в подгорном лагере и охотились на кииков. Старший Харлампиев и Волков уже спустились в базовый лагерь у языка Федченко. «Мы вполне уверены, — писали Гок и Дудин, что пик уже взят, станция поставлена и вся штурмовая бригада спустилась благополучно в ледовый лагерь». Увы, как далеки были эти оптимистические предположения от действительности! Штурмовики по-прежнему сидели без продовольствия в предательском плену тумана, и мы были бессильны им помочь. И как бы подтверждая безвыходность положения, из лагеря «5600» спустился «Ураим — голова болит» и принёс записку от доктора. Доктор благодарил за присылку продуктов, но сообщал, что продвинуть их дальше вверх по ребру не было возможности: стоял густой туман, и самый лучший носильщик, Нишан, все ещё был болен. Маслаев поместился в палатке Гущина. Он нашёл.в вьючной суме Гущина пару горных башмаков и костюм и немедленно переоделся, сменив своё промокшее и потрёпанное обмундирование. Маслаев был худощав и немного нескладен. Туристская шляпа забавно сидела на его взъерошенных волосах. Бывший киномеханик, разъезжавший со своей киноустановкой по деревням и колхозам, он учился теперь на инженера, специалиста по радио. Это был скромный человек и на редкость чуткий и добрый товарищ. Немного не от мира сего, он был мечтателен и рассеян. Упустить в трещину, наполненную водой, пуховой мешок и письма — именно то, что больше всего боится сырости, — было вполне в его стиле. Как и большинство радистов, Маслаев был влюблён в своё дело, и вскоре вся палатка Гущина заполнилась приёмниками, проволокой, деталями радиостанций, плоскогубцами, клеммами и руководствами по радио: Маслаев спешно сооружал полевую радиостанцию, чтобы оповещать мир о восхождении. Кроме того он немедленно принялся за ремонт наших примусов, пришедших в негодность от долгой службы. Когда мы на следующее утро вышли из палаток, лагерь был в снегу. Тяжёлые тучи ползли снизу с Бивачного, сырой туман смешивался с снежными хлопьями. Положение становилось серьёзным. Хотя, по нашим расчётам, до 2 сентября не было особых причин для тревоги, надо было готовиться к организации спасательной партии. Я послал Ураима Ташпека в лагерь «5600» с продуктами и письмом, в котором убеждал доктора принять все меры к тому, чтобы заставить носильщиков подняться по ребру в верхние лагери. С Позыр-ханом я послал письмо Дудину и Гоку, прося их вернуться в ледниковый лагерь. Дудин был единственным человеком, обладавшим в отряде административной властью, а Гок — лучшим альпинистом из всех нас, оставшихся внизу. Когда караван ушёл, мы с Капланом и Маслаевым отправились на ледник. Нам не сиделось в лагере. Гора, державшая в плену наших товарищей, тянула нас к себе. Положение не изменилось. Видимость по-прежнему менялась or 10 до 100 — 150 метров. Но ледник и основание ребра были в густом тумане. Маслаев продолжал работать над своей радиостанцией. Он установил антенну из запасных палаточных стоек. Антенна была кривая, проволочные растяжки расходились между палаток по всему лагерю, и мы спотыкались на них, кляня и Маслаева и радио. Но Маслаев упорно лежал в палатке с наушниками и «ловил» ближайшие станции. Никого не «поймав», он все же заставил меня написать радиограмму в «Известия» и потом всю ночь выстукивал её. На другой день часов в двенадцать пришли Дудин и Гок. Получив накануне записку и учтя серьёзность положения, они вышли из подгорного на рассвете. Вскоре после них появили. Абдурахман и Позыр-хан с двумя лошадьми, навьюченными продуктами и топливом.
Туман по-прежнему окутывал наши палатки. Положение становилось все серьёзнее. Снова Ураим Ташпек с грузом продуктов отправился в лагерь «5600». В ночь с 1 на 2 сентября разразился снежный шторм. Поры бури с грохотом рождались где-то на леднике между пика Сталина и Орджоникидзе и неслись вниз по грядам сераков. 0ни яростно набрасывались на наш лагерь. Полы наглухо застёгнутых палаток надувались парусом и громко хлопали. Мы лёжа. в наших спальных мешках, тревожно ворочаясь с боку на бок, ежеминутно ожидая, что ветер сорвёт палатки. Шторм разогнал туман, и утром 2 сентября пик Сталина наконец раскрылся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54