Хотя я сам врач, мое любопытство не ограничивалось чистой наукой. Эти обряды, наполовину религиозные, наполовину медицинские, принадлежат к самым таинственным из сохранившихся на нашей планете. В детстве я жил в восточном Вайоминге и гостил в индейской резервации у старого вождя, которого звали Роберт Хромой Олень. Я бывал на ритуальных празднествах пейотов и с тех пор сохранил острое любопытство к приемам первобытной медицины.
Я думал, что мне уж больше никогда не представится возможность лично ознакомиться с таинствами индейских племен габиза и поте, этих затерянных в джунглях Южной Америки потомков некогда могущественного народа инков, В их среде могли сохраниться знания, утерянные в нашем мире столетия или даже тысячелетия тому назад.
До Икитоса я добрался почти по графику и предполагал после съемок возвратиться в Белем, что на бразильском побережье, а оттуда самолетом вернуться в США. Hо то, что я здесь услышал о жизни племен, затерянных в первобытных джунглях верхнего бассейна Амазонки, заставило меня изменить планы и попытаться проникнуть в эти почти запретные для чужеземцев места.
Индейские знахари владеют средствами, видимо, неизвестными современной медицине. Они умеют лечить проказу, тогда как наши лекарства могут только приостанавливать ее развитие. Они справляют обряды над больным, умирающим от малярии, деревянной иглой делают внутривенные вливания настоя хины и поднимают его на ноги за несколько недель.
Меня интересовали прежде всего эти обряды. Имея хороший фотоаппарат, я надеялся привезти домой уникальные снимки.
Я решил подняться вверх по реке на местном пароходике, а затем отправиться в джунгли на собственный страх и риск. Когда в Икитосе я поделился своими планами с доктором Перейро Като и предложил ему составить мне компанию, на его смуглом лице, украшенном жесткой квадратной бородкой и маленькими усами, отразилось раздражение и тревога. Он сердито глядел на меня.
— Конечно, я знаю, что мне там надо, — сказал я ему. — Я хочу видеть эту страну.
— Страну… Великий боже!
Казалось, что его раскинутые руки, как стрелки компаса, указывают на бескрайние просторы залитых ливнями лесов, откуда к голубым вершинам Кордильер, этим покрытым снегом стражам восточных границ Перу, поднимались испарения.
— Ты хочешь видеть эту страну! И что за народ эти американцы! Вечно они строят из себя героев. Если тебе уж так хочется помереть, так сделай это хотя бы с пользой — начни революцию или убей какого-нибудь министра. Все будет польза обществу. Hо не суйся, туда, где станешь просто покойником, а не героем. Твоя голова станет вот такой крохотной. — Сложив указательный и большой пальцы обеих рук, он показал, во что суждено превратиться моей голове, если я попадусь в руки охотников из племени дживаро.
Я рассмеялся. Конечно, я не принимал всерьез его слов. Я знал, какое удовольствие получает Пипс, когда человек согласен слушать его болтовню, а поскольку я любил с ним поговорить, ему не хотелось терять собеседника. Я собирался на свой страх и риск проникнуть в эти края и собрать коллекцию снимков для собственного удовольствия. Hо когда я предложил ему составить мне компанию, он категорически отказался.
— Мало того, что ты сам намерен делать глупости, — проворчал он, — ты хочешь еще найти другого дурака, который последует за тобой, но, — тут он хлопнул себя по груди, — не считай этим дураком меня. Пойдем-ка лучше выпьем.
Поскольку мне не удалось уговорить Пипса, я решился идти один. Маленький пароходик с группой сборщиков каучука доставил меня из Икитоса до реки Мороны. Отсюда я надеялся добраться до реки Поте и, повернув на север, пересечь границу с Эквадором и выйти к селению Самора, лежащему у подножия Кордильер. Затем я намеревался пересечь на лодке пустынные и опасные края и выйти к Мараньону у Понго де Мансериге — последнего порожистого ущелья на реке Мараньоне, там, где река Потое впадает в Верхний Мараньон. Hо я никак не мог найти проводника, согласного сопровождать меня по этому опасному краю. Hа счастье мне удалось нанять Габрио, индейца из племени гуамбиза, который согласился проводить меня в район обитания его племени. Мы поднимались вверх по притокам реки сквозь густые джунгли, останавливаясь в индейских селениях, но когда их жители узнавали от Габрио, что я хочу познакомиться с приемами «медицины» одного из их великих бруджо, они встречали меня подозрительно, а иногда и злобно. Белым здесь явно не доверяли. Hенависть к ним, порожденная зверствами испанцев и португальцев во время колониальных войн, не умирала на берегах Мараньона.
Индейцы не имели почти никаких контактов с белыми. Солдаты местного гарнизона были в большинстве своем индейцы и негры, и от них я также не мог добиться ничего путного. К тому времени, как мы повернули на юго-восток, спускаясь еще к одному из притоков Мараньона, я был готов признать, что мой друг Пипе Като был прав в одном: все мое предприятие бессмысленно. Я до сих пор и в глаза не видел ни одного знахаря, хотя они наверняка были в тех деревушках, где нам довелось побывать.
А теперь вдобавок у Габрио заболели зубы. Он жаловался на зубную боль уже два дня, а когда я говорил ему, что я сам зубной врач, он отрицательно мотал головой. Габрио был маленьким высохшим человеком с узкими плечами, отвислым животом и непропорционально большой головой, покрытой свалявшимися прямыми волосами. В некотором смысле я купил Габрио у его хозяина в лагере сборщиков каучука на реке Мараньоне, оставив ему в «залог» до возвращения Габрио фотоаппарат и немного пленки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57