На их месте я бы тоже перебазировался: пастбища в этих местах явно получше, чем в Шаргын-Гоби. Мысленно составляя докладную записку на имя Петра Дмитриевича, я ехал дальше в отличном настроении.
Поломались мы уже на закате, напротив красивой горы Баатар-Хайрханы.
Поковырялись в моторе, поужинали, расстелили брезент, благо погода вроде бы никаких гадостей не обещала. Я побродил вокруг с фонарем, но тушканчиков почему-то не было, только монгольский хомячок повстречался. Утром выяснилось, что ремонт займет не меньше двух дней. Еще оказалось, что мы сбились с дороги и до трассы теперь двадцать километров. С трудом доехав до ближайшей юрты, все стали обосновываться там на несколько дней, а я пошел к трассе по давно пожелтевшей в этих сухих местах траве.
Поначалу все было прекрасно. Припекало солнышко, на глазах выплавляя из меня остатки простуды, щебетали над головой ласточки, в несметном количестве летевшие на юг, проворные ящурки стрелой уносились из-под ног. Но потом начался мокрый солончак, и появились бледно-желтые пустынные комары. Они собрались целой тучей, а ласточки, к моему возмущению, продолжали пролетать мимо, не обращая на эту тучу никакого внимания.
В этом месте водится интересный зверек — приозерная полевка. Она совершенно не боится человека: иногда приходится смотреть под ноги, чтобы не наступить на разжиревшую за лето полевку.
Впереди, у подножия хребта, виднелась ниточка трассы, серая гряда древнего вала, тянувшегося от горизонта до горизонта (как и все древние сооружения подобного рода в Монголии, его называют валом Чингисхана) и развалины старых кошар, окруженных зеленой лужайкой. Над ними кружилась большая стая птиц, но я никак не мог понять, кто это. Чем ближе я подходил, тем больше терялся в догадках. Между тем птицы взлетали с лужайки, где, видимо, ночевали, и их голоса сливались в странный гул.
В конце концов оказалось, что это была фантастических размеров стая журавлей-красавок. Когда я дошел до лужайки, последние из них как раз взлетали в воздух. Словно смерч, столб из многих сотен журавлей покрутился над моей головой и медленно поплыл на юго-восток. Я шагал по пустынной трассе, а их трубные голоса все еще звучали у меня в ушах. Откуда взялась такая масса птиц? Ведь северная граница ареала этого маленького степного журавлика не так далеко.
Неужели все красавки северо-западной части Котловины Больших Озер собрались в одну стаю? Не знаю. Во всяком случае, после этого они мне долго не встречались — только по другую сторону Алтая видел парочку.
Золотой, красиво блестящий на солнце нимб все так же окружал мою голову — полуденная жара не производила на комаров никакого впечатления. Я шел и шел, но на моей карте-тридцатикилометровке это передвижение выглядело довольно жалко. В конце концов меня подобрал грузовик. Ехать пришлось на куче с углем, и утешало только то, что овцам, которые ехали в прицепе, было еще хуже.
Местные комары оказались настолько приспособленными к условиям пустыни с ее постоянными ветрами, что ухитрялись преследовать грузовик на полном ходу.
Правда, доставалось от них в основном овцам, но стоило чуть замедлить ход, как они добирались до меня.
На склонах гор появились маленькие зеленые нашлепки — первые леса. У подножия хребтов, по конусам выноса рек, росли аккуратные березнячки, а ниже — заросли тростника. В них обитало множество птиц: серых гусей, уток-огарей, цапель. Один раз у дороги мелькнули два серых журавля: они разгуливали со своим рыжим птенцом-подростком, не обращая внимания на близость дороги, в этом месте уже довольно оживленной.
У озера Хара-Ус-Нуур мы единственный раз остановились. Грузовик шел удивительно быстро, поскольку в кабине не было боковых стекол, а ночи здесь очень холодные из-за высоты. Мы успели засветло проехать весь путь, кроме последних километров.
Когда начало темнеть, ласточки исчезли, но появились летевшие на юг летучие мыши. Кажется, это были северные кожанки — самый холодостойкий вид. Я уже начал замерзать, как вдруг мы нырнули в каньон, и внизу открылась россыпь огней — Ховд (Кобдо), самый большой город западной Монголии.
От угольной пыли удалось толком отмыться лишь в Москве.
Переночевав в юрте гостеприимного шофера, я с утра пораньше взобрался на нависающий над городом перевал и стал дожидаться попутки дальше на запад. Ждать пришлось несколько часов, но это красивое местечко, а комары от реки не долетают. Когда длиннохвостые хомячки уже стали таскать хлебные крошки у меня из-под ног, а вороны и клушицы принялись ненавязчиво летать поблизости, проверяя, живой я или нет, из города выполз серый квадратик и с урчанием полез по склону, постепенно отращивая пылевой хвост.
На этот раз моим транспортом был маленький грузовичок с тремя казахами, которые после монголов показались мне совсем европейцами с виду — лица у них совсем другого типа. Раньше казахи были основным населением самого западного аймака (Баян-Улгийского), но после распада Союза стали эмигрировать в независимый Казахстан, и теперь их намного меньше. Эта семья выехала в Акмолу (бывший Акмолинск) пару лет назад, но теперь занялась челночной торговлей на своем грузовичке и курсирует туда-сюда. По-русски они знали всего несколько слов.
Когда выяснилось, что я знаю несколько казахских слов (они же узбекские, татарские и киргизские), мы сразу стали друзьями.
Это был самый красивый участок дороги — она шла через высокие перевалы, иногда в двух шагах от снежников. Солнце, неожиданно выныривавшее из-за градовых тучек, раскрашивало склоны всеми цветами радуги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16