Температура меняется в пределах от
—50 до -70оС, и к концу зимы на ветвях лиственниц, скалах, торчащих травинках нарастает «шуба» искрящегося инея, словно белый коралл. Такие же кристаллы инея толстым (до четверти метра) слоем покрывают притолоки дверей, потолки сеновалов, упряжь оленей. Конечно, гулять по такому морозу непросто, хотя в сухом воздухе он переносится легче, чем во влажном. Когда выходишь на улицу, ощущение такое, словно в лицо попал снежок. Через несколько секунд на брови и ресницы начинает оседать иней, и веки смерзаются. Еще трудней приходится грузовикам: все семь-десять дней пути по тракту они проходят с включенным мотором, который не глушится даже на ночь. После одного зимнего сезона в таком режиме приходится списывать почти весь парк машин. Усть-нерские летчики покатали меня над Хребтом Черского, показав с воздуха его достопримечательности: узкий, глубокий, весь в наледях каньон Индигирки и вулкан Балаган-Тас, извергавшийся всего 400 лет назад. Потом я доехал на попутке до Оймякона (зимой машины идут сюда прямо из Усть-Неры, а не через Тарыннахский перевал, как летом). Тут и случилась история, в результате которой я едва не стал самым большим из ледяных кристаллов, украшавших местные пейзажи. Завтракая в поселковой столовой, я заметил за соседним столиком двоих вертолетчиков и завел с ними беседу, надеясь на халяву. Узнав, что я биолог, они радостно закричали: «Слушай, давай мы тебя забросим в зимовьђ на Хэрдэннах-Хоргор! Там столько зверья — прямо Африка! А через три дня полетим обратно, заберем.» Я никогда не слышал такого названия, но ребята пояснили, что речь идет о небольшой долинке в ста километрах от тракта, где стоит удобная избушка с печкой и запасом дров. Было бы глупо упустить такую возможность. Мы сели в вертолет и через три часа приземлились метрах в двухстах от избушки. Помахав мне на прощание, пилоты умчались в поселок Депутатский, лежащий в трех часах лета к северу. Я остался в залитой солнцем котловине, плоской, как блюдце, равномерно утыканной кривыми лиственницами. Деревья были, видимо, очень старые — невысокие, но необычной для этих мест полуметровой толщины. Иней покрывал их такими длинными иголками, что они напоминали сделанные из фольги новогодние елки в витринах магазинов. Казалось, что равнина посыпана снегом, но в основном это был тот же иней, слегка измельченный ветром. Вымороженный до предела воздух стал сухим, как сублимированный в вакууме цыпленок. Долинку тесным кольцом окружали горы, казавшиеся гигантскими кристаллами синего стекла. Красота этого места привела меня в такое отличное настроение, что до зимовья я добежал вприпрыжку. Увидев его вблизи, я сначала от души расхохотался, хотя радоваться было нечему. Отсмеявшись, я сел на рюкзак и уставился на зимовьђ, понемногу понимая, в какую ситуацию влип. Дело в том, что у избушки не было одной стены. С того места, где сел вертолет, как раз эта сторона сруба была не видна, а теперь оказалось, что она давно обвалилась. Северные ветры надули в домик столько снега, что заполнили по самую крышу. Под смерзшейся толщей оказались и печка, и запас дров. Я разом почувствовал весь страшный холод окружающих меня мертвых пространств. В этих котловинах природа практически не изменилась с ледникового периода. Под ногами на полкилометра вглубь земли уходил слой вечной мерзлоты. Над головой поблескивали, как осенняя паутина, кристаллики инея, витая в убийственно холодном воздухе. В конце февраля дневная температура редко падает ниже минус шестидесяти пяти, но под утро будет за семьдесят. На таком морозе достаточно часа, чтобы в буквальном смысле промерзнуть до костей, и пяти минут, чтобы серьезно обморозиться. Сотни километров равнодушных гор вокруг, и нет даже топора, чтобы развести костер. А холод уже просачивается под одежду, стягивает кожу лица, пробует на вкус пальцы, забирается в легкие… Я был совершенно уверен, что живым не выберусь. Дожидаться вертолета смешно
— я бы и часа не выдержал. Лыж, чтоб дойти до тракта, не было. Развести костер с помощью спичек при температуре -60 и ниже невозможно. Но было бы просто позором сдаться просто так, да и умирать на ходу мне нравилось больше. Поэтому я зашагал на юг, в сторону дороги, стараясь идти как можно быстрее и избегать мест с более глубоким снегом. Все равно было очень холодно, но некоторого равновесия со средой достичь удалось. В принципе, одет я был неплохо, если не считать ботинок; снег практически не мешал, и ветра не было. К сожалению, закрыть лицо полностью я не мог — сразу образовалась бы ледяная маска — поэтому оставил узкую щель между шарфом и шапкой. Солнце светило вовсю, и тихо убивавший меня мир вовсе не выглядел враждебным. Летчики не соврали: в котловине было полно зверья. Стада диких северных оленей в сотни голов собрались сюда, привлеченные доступностью корма, и оставляли на снегу раскопанные полосы, словно танковая колонна. Они, вероятно, никогда не видели человека: подойти к ним можно было шагов на пятьдесят. Стайки волков лежали под деревьями, зарывшись в снег и осматривая окрестности. Из трех встретившихся мне групп в двух волки были белыми — скорее всего, прикочевали вслед за оленями из тундры. Там, где лес рос погуще, перебежками носились зайцы-беляки, а один раз путь мне пересек след росомахи. Но самого зверя я в котловине не видел
— среди разреженных лиственниц соседство с волками, наверное, показалось ему слишком опасным. Время от времени из-под ног, словно гигантские снежки, взлетали стайки белых куропаток. Когда они поднимаются в воздух, бросаются в глаза черные пятна на хвостах, но, если следить за пятнами взглядом, то обязательно потеряешь куропаток, едва стая снова опустится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51