Скульптура приобрела от этого причудливый вид. Так, скажем, великий орёл Гаруда выглядит кошмарным чудовищем с диким каменным оперением. Иногда в самом низу на барельефе изображена будничная сцена из жизни балийцев.
В деревянную раму на цоколе (балийцы называют его индийским словом «меру»—гора) кладут дары: цветы, фрукты, мелкие монетки. Чуть в стороне видна площадка на выложенном из камня возвышении — здесь после моления служители культа совершают ритуальную трапезу из даров, не предназначенных богам.
В храмах-пурах, несмотря на святость места, царит атмосфера деревенского праздника: в Менгви нет ничего торжественного, боги живут здесь запросто, без церемоний. Зато святилища, расположенные высоко в горах, остаются хранителями божественного духа. Здесь поклоняются тайне мироздания. Начинаешь понимать, почему балийцы выбирают для храмов пугающие своей красотой места. Такова пура, построенная на берегу озера Братан, над Сингараджей.
Едва выступая из отливающей металлом воды, поднимаются мрачные меру. Вулкан, у подножия которого лежит озеро, окутан тяжёлыми шлейфами белого дыма. Все вокруг серо. Грозная тишина подавляет, она символизирует ожидание вечности. Прилепившийся к краю озера храм посвящён богам, живущим, по балийскому поверью, в жерле вулканов.
Высеченное в скале основание меру изображает большого свернувшегося клубком змея — это символ зарождения жизни; здесь — начало всех начал. Алтарь служит посредником между предшествовавшим мирозданию хаосом и невидимой обителью богов.
Дорога огибает озеро и делает последний вираж по карнизу. Мы спускаемся к Сингарадже: рисовые террасы на склонах, солнечные блики на морской глади вдали. Было бы интересно проехать северным берегом на другой конец острова, но дорога быстро становится непроезжей тропой. Первые пятьдесят километров в сторону Карангасема путь идёт мимо нескольких деревень. Это самый бедный край Бали, где в дощатых хижинах живут нищие семьи. Едкая пыль вьётся из-под колёс громадных грузовиков американского производства — на них ведётся снабжение края.
Здесь существует зачаточная промышленность в форме древних соляных промыслов. У самого берега рабочиев набедренных повязках, прикрыв головы высокими тюрбанами либо шляпами из листьев, носят морскую воду в корзинах из сложенных гармошкой ветвей пальмирской пальмы. Корзины укреплены на деревянном коромысле. Коричневые мускулистые мужчины закидывают корзины в волны и выливают воду в отгороженные насыпью садки. Когда солнце выпаривает воду, там остаётся соляной ил. Его разравнивают и вновь льют воду, чтобы получить хорошую концентрацию соли, после чего ил вываливают на сито — большую бамбуковую воронку, выстланную банановыми листьями. И вновь мужчины наполняют корзины, выливая их уже на сито. Для этого они поднимаются на камень и, раскинув руки, одновременно опорожняют обе корзины: вода выплёскивается пенистыми струями, и балиец на мгновение превращается в диковинную птицу с водяными крыльями.
Осадок вновь и вновь промывают солёной водой, так что в конце концов в резервуаре — полом стволе пальмы — собирается насыщенный соляной раствор. Теперь его предстоит выпарить. Раствор вычерпывают половинкой ореха в поставленные на солнцепёк корыта. Способ, как мы видим, весьма непроизводительный: для того чтобы получить пятьдесят килограммов соли, требуется неделя.
За Гианьяром начинается пустыня, напоминающая фиолетовую Мексику. Вулкан Агунг изверг лаву в море и выжег на несколько километров вокруг всю растительность. Торчащие кое-где кактусы придают пейзажу удивительный южноамериканский колорит. Чёрные пляжи, сглаженные волнами, ни единого паруса на горизонте, иссушенное безмолвие — все это напрочь зачёркивает привычное представление о Бали. Но, как во всякой пустыне, здесь есть оазис: букет пальмовых деревьев вокруг вырубленного в камне колодца. Островок свежести, дающий жизнь обитателям соседней деревушки. На закате они приходят сами и приводят животных. Идти приходится по изборождённой морщинами каменистой береговой полосе, с перекинутым через плечо коромыслом: все с наслаждением окатывают себя колодезной водой. Женщины устроили за каменной оградой ванну. А детишки кладут на невысокий парапет полый ствол пальмы: сквозь дыры вниз льётся вода… получается оригинальный душ!
Так люди противостоят вулкану. Настанет день, и он вновь зарычит и выбросит из своего нутра смертоносную струю огня, но вода будет бить из земли вечно, чтобы поить и утешать людей.
По мере того как двигаешься по этой своеобразной балийской пустыне, все чаще наталкиваешься на поперечные расселины. Проливные дожди, время от времени все же обрушивающиеся на этот край, прорывают в толще вулканического пепла русла для однодневных речушек. Речушки быстро высыхают, но русла остаются, и дорога без конца спотыкается… Нет, пройти эти рвы не удастся. К тому же близится ночь; Агунг уже слился в одну грозную массу. На небе чётко выступает Южный Крест. Рокот волн становится сильнее из-за того, что море погрузилось во тьму. От нагревшейся земли поднимается терпкий аромат.
Высохшие русла приходится заваливать кусками лавы.
В ночи навстречу нам движется факел, его несёт балийка. Позади поскрипывает на плече у мужчины коромысло, темнота мешает определить, что у него в корзинах. Ловко ступая по камням, странная пара, окружённая зыбким жёлтым светом, исчезает в вязкой тьме по дороге на Карангасем. Мы же решили возвращаться в Сингараджу.
Дорога на Денпасар вьётся по склону вулкана до перевала Кинтамани.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46