Каждый
ведь за себя, правильно?
И вот стою я, слежу, как он проход ко мне нащупывает, а сам нутром
чую, что место это ну совсем подлое, и корни белые там не самое худшее. И
вот когда он ко мне, наконец, перебрался, меня как ударило: дошло вдруг,
что гудение вокруг и есть самое распоганое. Оглянулся: ну точно. Туман
розоватый такой сверху уже опускается, а метрах в тридцати лиана с дерева
высунулась и шипучкой плюется. Вот тогда-то я и понял, как мы влипли. Лес,
значит, тронулся, и сумеем ли мы из него выбраться - очень большой вопрос.
Спаслись, однако. Каким-то чудом. Поначалу, когда в бродячий лес
попали, я думал: все, крышка. Деревья ходят как в водовороте и плюются
шипучкой, а там, куда она попадает, все чернеет и слизью покрывается.
Листьев на деревьях почти и не осталось, одни ветки почерневшие.
Некоторые, на которые много, значит, шипучки попало, совсем мягкие стали,
тягучие, будто из резины, свешиваются до земли и за деревьями-то бредущими
так и тянутся. Бр-р-р!.. Ну а в центре, вокруг которого весь этот хоровод
чертов кружит, уже и мха не видать - одна черная грязь, из которой стволы
упавшие торчат. Видел я места, где лес вот так вот бродил, слышал от людей
бывалых, как оно бывает, но сам еще ни разу в такую переделку не попадал.
Там потом поляна круглая образуется безо всякой растительности. Сверху
грязь сухая, вроде даже и идти можно, а пройдешь несколько шагов - и
провалишься, и поминай, как звали. Вытаскивать бесполезно, грязь едкая,
кожу проедает, так что одни лишние мучения.
Каким-то чудом мы тогда все же выбрались. В туман еще по пути
густущий попали, ног не видать было, но и там не влипли, перебрались.
Кенарю, правда, шипучка на руку попала, он выл всю дорогу. Еще бы ему не
выть: рука до локтя почернела, да и рукав от куртки отвалился. Ну да это
не смертельно, это заживало. Если знать, так в лесу на всякую почти
гадость свое противоядие найти можно, как я полагаю. Знали мы мало - вот в
чем беда. Но уж ожоги-то от шипучки лечить умели.
Деревья вокруг нас шатались, как от ветра, корни из-подо мха белые то
и дело показывались, но после бродячего леса это уже как-то и не пугало. В
общем, часика через полтора добрались-таки мы до лагеря нашего и у шалаша
свалились.
Последними мы пришли, после нас никто уже не вернулся. Три пары так в
лесу и остались. А вернулись еще Мысляк с Ханыгой, Очко с Бухгалтером и
Окорок в одиночку. Брюхач еще вернулся, райских ягод он набрал несколько
горстей, а про кисель сказал, что не будет он кисель жрать, раз кисель
здесь отравленный, что пусть его дураки всякие жрут, а сам он жрать отраву
не собирается, ему всего пять месяцев осталось, и очень ему хочется эти
пять месяцев дотянуть. В общем, ныл он и ныл, и не было ему никакого дела
до тех, кто в лесу загнулся. Только тогда и заткнулся, когда Мысляк
рявкнул, что не ной, дескать, зараза поганая, кончай, дескать, зараза
поганая, ныть. Тогда он затих, но потом опять начал что-то свое тянуть
потихоньку.
Голодные мы были жутко, ягоды вмиг подмели, но какая с ягод сытость?
Брюхач, идиот чертов, даже с ягодами толком не справился, у него же
половина разбежалась. Да еще беда приключилась: пока жбан с ягодами вдали
от костра стоял, на нем зараза желтая завелась и порядком один край
изъела. Еще часа три - вообще остались бы без жбана из-за этого нытика.
Ханыга, так тот, как заразу желтую увидел, так прямо взбесился. Ни слова
не говоря вскочил да как заедет Брюхачу ногой в пузо. Тот так и сел без
звука на землю, шары выкатил и икать начал. А мы быстренько жбан в костер
кинули, чтобы заразу, значит, извести.
Стемнело вскоре. В шалаш мы идти побоялись, сидели у костра и
дремали. В лесу среди ночи вдруг сильно зашебуршало, но потом успокоилось,
только совы болотные уж больно разорались. Нет, я их никогда не видел.
Никто их не видел, насколько я знаю. Очко говорил, что вовсе это не совы,
что это сами деревья так кричат. Поди проверь - может, и так. В лесу ведь
полно такого, о чем мы и не подозреваем. А что там ночью творится, вообще
неведомо. Ночью, если ты не в укрытии, все что угодно с тобой случиться
может. Как ночью человек, скажем, от костра отойдет или из шалаша вылезет
- все, пропал. А то бывает, что бредучка на него нападет. И будет он
топать не останавливаясь, пока от голода не околеет или не свалится
где-нибудь. Бредуны - это люди конченые, они уже ничего не соображают,
глаза пустые и на голос не отзываются. Ходят они по лесу кругами, так что
постоянно, пока не сгинут, в лагерь возвращаются. Кто по два-три раза за
день, а кто раз в несколько дней. Видел я их, раз двадцать, наверное,
видел. Идут себе не останавливаясь через лагерь, а сами худущие, и глаза
пустые. Ну то есть не взгляд пустой, а просто глаз у них нет.
Как рассвело, решили мы в лагерь топать. Раз лес тронулся, то черт с
ним, с участком, все равно пропадет. Мы тогда не знали еще, что в лагере
творится, мы думали, что одни так вот влипли. Тронулись на голодный
желудок, только и взяли, что жбан один, больше и брать нечего было.
Брюхача нести заставили. Ханыга пригрозил ему, что если он опять заразу
желтую проморгает, мы его в лесу оставим, так Брюхач поначалу даже
присмирел совсем. Потом, конечно, опять завелся, но тихонько уже, так что
можно было и не слушать.
Надо было нам болото обходить. Никакой дурак не пошел бы там, через
болото это, напрямик к лагерю. Пройти оно конечно можно, да времени на это
ушло бы раз в пять больше, чем на обход.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29