Было светло, значительно светлее, чем
несколько минут назад, когда вездеход стоял на вершине холма, но все
вокруг было покрыто туманом, и какое-то время я не мог понять, откуда
же он взялся, этот туман. Не должно быть никакого тумана, ни в одном
описании не говорится про туман, думал я, и вдруг даже вздрогнул, все
вспомнив. Прямое мысленное управление - штука коварная и
непредсказуемая, и немного найдется людей с достаточной для него
мысленной дисциплиной. Где-то там, на склоне холма, я вспомнил о
биофиксаторе в баках вездехода - и каким-то образом подал команду
опустошить их. И вот теперь все вокруг было упрятано в облако
биофиксатора, и это означало, что опасность еще не миновала. Времени
на то, что бы посмотреть, что станет с красным полем после того, как
вездеход пересек его, уже не оставалось. Я знал - борозды,
образовавшиеся там, где проехал вездеход, заполнятся сначала жидкой,
всеразьедающей слизью, а затем снова зарастут красными листьями, и
никто и никогда не отыщет на красном поле наших следов. Правда,
теперь, под воздействием биофиксатора, кое-что здесь пойдет, наверное,
по-другому, но особого значеня это теперь не имело. Не оставалось даже
времени на то, чтобы привести в чувство Гребнева, чтобы хоть как-то
поудобнее устроить его. Надо было ехать - немедленно, пока лес вокруг
еще не начал умирать. Я перешел на локаторный обзор и тронул вездеход.
Сначала мне казалось, что проскочить отравленный участок будет совсем
нетрудно, но уже через минуту в крышу кабины ударила капля какой-то
черной жидкости, и совсем скоро сверху, из второго яруса леса полился
настоящий ливень. Это, конечно, было почти не опасно, хотя наверняка
потоки обрушивающейся на вездеход жидкости и были ядовиты, и весьма
агрессивны. Опасно было другое - лес, которым я ехал, на глазах
переставал быть обычным сетчатым лесом. Опорные стволы, еще совсем
недавно прямые и стройные, теперь теряли свое изящество, они как бы
оседали под непомерной тяжестью, изгибались, на глазах вспучиваясь
наростами, а полог переплетенных ветвей второго яруса, казалось,
опускался все ниже и ниже. Внезапно ствол дерева справа от вездехода
разломился посередине и повис, раскачиваясь, на обрывках ветвей, а
затем рухнул на землю, увлекая за собой и два соседних ствола. Я резко
свернул влево и боковым зрением успел увидеть, как целый массив
сетчатого леса в том направлении, куда я только что ехал, вдруг как бы
сложился и накрыл землю непроходимым буреломом, из-под которого мне
уже никогда не удалось бы вывести вездеход.
А потом все неожиданно кончилось. Я вел машину через колоннаду
стройных деревьев, и не верилось, что совсем рядом, всего в нескольких
сотнях метрах позади, все было погублено облаком биофиксатора. Но я не
решился остановиться, и гнал вездеход вперед еще полчаса, пока не
достиг предгорий Южного Анарга. Лес - да и всякая вообще жизнь -
кончился у подножия первых же холмов, и, отвезя вездеход на несколько
сотен метров от его границы, я, наконец, остановился. Если бы не
Гребнев, до сих пор лежащий без сознания в соседнем кресле, я тут же
заснул бы в полном изнеможении. Но его необходимо было привести в
чувство, и это придало мне сил.
Я полжил в рот сразу две таблетки стимулятора, немного подождал, пока
они начнут действовать, потом достал из аптечкм иньектор и, расстегнув
защитную форму, приложил его к плечу Гребнева. Минут пять, наверное,
ничего не происходило, но, когда мне стало уже по-настоящему страшно,
он вдруг открыл глаза и попытался встать. Тело все еще не слушалось
его, и он только еще больше сьехал вниз. Тогда он повернул голову в
мою сторону, отыскал меня глазами и попытался сказать что-то. Я
нагнулся ниже, но не смог разобрать ни слова. Губы его шевелились
почти беззучно, и он, наконец, оставил свои попытки и долго - минут
пять - сидел не шевелясь, закусив нижнюю губу и шумно, со стоном
выдыхая воздух. Потом приоткрыл рот, вздохнул и сказал сиплым голосом:
- Значит, струсил, инспектор. Бежать решил.
Я, наверное, изменился в лице, потому что он вдруг дернулся в сторону
и приподнял руку, как бы ожидая удара. И я понял тогда, что
действительно чуть не ударил его снова. Впервые в жизни я применил
сегодня обездвиживающий прием против живого человека, не манекена, и
вот, оказывается, готов был снова ударить его. Достаточно начать,
достаточно хоть раз совершить что-то, противное прежде твоей
человеческой природе, чтобы повторить это потом во второй, в третий
раз оказалось совсем нетрудно. Достаточно только начать...
- Думай что угодно, - сказал я через силу, не глядя на него, - Это
теперь ничего не изменит.
Солнце - уже оранжевое - опустилось к самому горизонту. Кончался мой
четвертый день на Кабенге - самый тяжелый день в моей жизни. И я вдруг
понял, что как бы ни сложилась в дальнейшем моя жизнь, она уже никогда
не будет такой, как прежде. Сегодняшний день положил границу всему,
что было раньше, и то, что я продолжал существовать, не означало, что
я его пережил. Потому что за этот день я стал совершенно другим
человеком, и как бы я ни пытался, поступки мои, совершенные за этот
день, никогда нельзя будет оправдать с позиций того человека, каким я
был еще накануне. Предательству нет и не может быть оправдания, и
наивно думать, что я хоть когда-нибудь сумею найти оправдания для себя
самого, если не способен оправдаться даже перед этим мальчишкой. Чтобы
стать предателем, достаточно предать один раз, и я вдруг поймал себя
на чудовищной мысли, что мне лучше было бы остаться одному, чтобы не
пришлось ни перед кем оправдываться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64