Удар мог последовать в любую секунду, и те,
кто будет проводить потом реконструкцию происшедшего, вряд ли сумеют
раскопать хотя бы один из моих шифрованных докладов. Ведь все мои
сообщения с Кабенга, как и вообще все сообщения любого из людей в
любой точке Галактики, шли под контролем информационной системы. И
было бы наивно надеяться на то, что наш противник их не задержит. А
те листки, что я заполнил от руки по пути с Каланда и спрятал за
обшивкой грузового отсека транспорта... Кто мог гарантировать, что
они уцелеют?
И я бежал в надежде уцелеть самому, в надежде пережить катастрофу,
которую считал неизбежной. Уцелел же ведь тот чудак на Джильберте,
который за два часа до того, как все началось, как раз во время
очередного перерыва в связи потерпел аварию на своем флаере в
горах. Его даже не успели хватиться, даже не начали поисков, и только
потому, наверное, он был еще жив, когда через трое суток туда
прибыли спасатели.
Транспорт, на котором я улетел с Турру, шел на третью биостанцию за
бета-треоном, который там получали. Прошло уже почти два часа
полета, и ничего пока не случилось. Внизу под нами тянулись
бесконечные равнины Южного Аллена, поросшие обычным для этих мест
сетчатым лесом - сверху он выглядел как сплошное переплетение
темно-фиолетовых побегов. Иногда попадались участки, покрытые
каким-то желтым налетом, а кое-где по вершинам холмов были
раскиданы красные поля. Местами лес рассекало русло какой-нибудь
реки с мутно-желтой или бурой водой. Солнце стояло почти в зените.
И вдруг все резко, без какого-то плавного перехода изменилось. Лес
внезапно кочился, и до самого горизонта впереди простиралась пустыня.
Внизу под нами был песок, были невысокие каменистые холмы, были
блестящие ленты искрящихся на солнце ручьев - и никакого признака
жизни, даже мертвой жизни. Казалось, что пустыня здесь была всегда,
хотя еще два года назад, когда бета-треон лишь временами брали здесь
для исследовательских целей, этой язвы на теле Кабенга еще не было.
Теперь здесь не было никакой жизни, и значит было относительно
безопасно. Так я подумал тогда.
Через десять минут транспорт достиг третьей биостанции. Я спустился
вниз и вышел на посадочную площадку, залитую свежим, небесно-голубым
пластиформом. В лицо сразу же дохнуло жаром набравшего силу дня,
запахами раскаленного песка и пластиформа и еще каким-то уловимым, но
резким ароматом. На площадке передо мной было пусто - все, наверное,
работали с другой стороны транспорта, у грузового люка. Я огляделся по
сторонам, отыскал взглядом едва выступавшие над гребнем бархана
голубые купола биостанции и двинулся в ее сторону, содрогаясь при
мысли, что через полсотни метров придется выйти из тени транспорта на
открытое солнцу пространство.
Но я успел сделать не больше десятка шагов.
- Стой! - раздался чей-то резкий выкрик слева, - Назад! С ума сошел!
Я резко обернулся. Ко мне шел - почти бежал - человек в серебристой
термозащитной одежде. Лицо его было закрыто респиратором и защитными
очками.
- Назад! - закричал он снова, - В шлюз!
Он напрасно так старался. Я все понял с первого раза, я уже бежал,
задержав дыхание, к темному проему шлюза. Три прыжка - и я был
внутри. Через пару секунд с громким хлопком лопнула защитная мембрана,
пропуская человека в респираторе, и тут же восстановилась за его
спиной. Дунул свежий ветер из вентиляционных отверстий, заменяя
атмосферу в шлюзовой камере, и почти сразу же загорелись зеленые
огоньки индикаторов. Теперь можно было дышать.
Человек в респираторе прислонился спиной к стене, снял респиратор
вместе с очками и вытер ладонью пот со лба. Потом исподлобья посмотрел
на меня и сказал в пространство:
- Мало мне двоих покойников.
Бывало, что меня принимали за идиота и недоумка - в нашей работе
всякое случается, и порой приходится изображать из себя черт те что.
Но я впервые чувствовал себя в действительности идиотом и недоумком,
потому что краем глаза отчетливо видел теперь горящий над выходом
сигнал о химической опасности.
- Кто вы такой? - спросил тот, кому я теперь обязан был жизнью.
- Инспектор Академии Алексей Кромов, - ответил я, с трудом выталкивая
из себя слова. Я достал из своего кармана карточку наблюдателя, хотел
протянуть ее своему спасителю, но неожиданно выронил на пол. Хотел
нагнуться, но не увидел карточки у себя под ногами - вообще ничего не
мог разглядеть. Глаза потеряли фокусировку, разбрелись в разные
стороны, и мне никак не удавалось свести их вместе. И еще этот
отвратительный вкус во рту...
Очнулся я почти сразу от острой боли в левом плече. Хотел дернуться в
сторону, но вовремя вернулось сознание, и я задержал дыхание, стиснув
зубы, чтобы не застонать.
- Ничего, обойдется, - сказал склонившийся надо мной человек, убирая
иньектор в карман, - В самый раз надышались, для науки даже полезно. В
другой раз осторожнее будете. Вдохните глубоко пару раз и можете
вставать, - он выпрямился, отошел к пульту связи в глубине шлюза и
остановился вполоборота ко мне, с кем-то там разговаривая.
Я медленно вдохнул и выдохнул. В голове прояснилось, но тело было как
ватное, и я не чувствовал ни рук, ни ног. Через несколько секунд
ощущения вернулись - вместе с резкой болью как от тысяч вонзившихся в
меня иголок. Но боль эта почти сразу прошла. Я встал, немного постоял,
прислонившись к стене, пережидая, пока пройдет головокружение, потом
отряхнулся и, выпрямившись, спросил:
- Вы, видимо, Ист Ронкетти?
Вопрос был, скорее, данью вежливости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64