Но с тех пор
многое изменилось. В работу включились новые неизвестные нам факторы,
и сегодня, спустя сорок восемь лет, предел Зигмунда приблизился
настолько, что ни у кого из тех, кто знал о нем, не оставалось
сомнений в его истинности. Сегодня до него оставалось всего полвека -
плюс-минус семь лет. А завтра он мог скачком приблизиться еще больше.
И было бы глупо и преступно закрывать теперь глаза на его
существование. Мы знали - если мы сегодня не раскроем причину
нарастания флуктуаций, человечество обречено, и гибель человеческой
цивилизации произойдет на наших глазах.
Год назад Ламю не вернулся из обычной инспекционной поездки на Кабенг.
Он вылетел с Кабенга, но в отдел не прибыл. Только через полгода,
после того, как Роман проверил все возможные пути, Зигмунд пришел к
выводу, что сигнал о вылете Ламю с Кабенга был ложным. К тому времени
он уже знал о Кабенге достаточно, чтобы понять, что планета находится
под угрозой. Но у него были связаны руки - катастрофа могла
разразиться в любой момент, и он боялся инициировать ее каким-либо
неосторожным действием. Ведь на Джильберте, как он рассказал мне на
том финальном инструктже, все, быть может, и обошлось бы, если бы он
не послал туда меня. И потому он решился на активные действия только
после того, как поступил в Академию доклад Панкерта, и стало ясно, что
медлить дальше немыслимо. От момента прибытия Ламю на Кабенг до
момента, когда он отправил свой последний доклад, прошло чуть больше
восьми суток. И ничего существенного не удалось обнаружить в его
докладах, ничего, что говорило бы об опасности, угрожавшей ему. Но о
том, что грозило мне, мы уже кое-что знали. И рассчитали так, чтобы
вероятность моего возвращения превышала пятьдесят процентов.
Но одним из условий столь высокой вероятности было существование блока
в моей памяти. Только из-за него, возможно, я был еще жив. Теперь же,
когда я вдруг вспомнил столь многое - и благодаря этому нашел,
наконец, разгадку Нашествия - задание оказалось практически
невыполнимым. Прикладная психология - наука точная. И тот, кто нам
противостоял, имел достаточно средств для того, чтобы постоянно
держать меня под контролем. Пятьдесят прооцентов за то, что мне
удастся вернуться. Черта с два - пятьдесят процентов! Теперь, зная
все и не имея возможности хоть что-то из своего знания передать тем,
кто меня послал, я не дал бы за свою жизнь и одного процента. И это не
было еще самым страшным. Гораздо страшнее было то, что в опасности
оказывались все, с кем я так или иначе соприкался, в опасности была
вся планета, и одним своим присутствием я незримо повышал вроятность
катастрофы.
Все вставало на свои места.
Информация есть то, на основе чего принимаются решения. Все остальное
- шум. Таков основной закон управления. Человек принимает правильные
решения лишь тогда, когда оперирует верной информацией. Мы -
разумные существа, потому что способны, обобщая информацию, отсекать
шумовые факторы, выделять из нее главное, и на его основе планировать
свою деятельность. Лиши нас этой возможности, и мы перестанем быть
людьми, мы не сможем противостоять неразумной природе и будем обречены
на гибель.
А сделать это, оказывается, очень просто. Достаточно поставить
препятствия на пути информации - пусть и препятствия случайного
характекра. Достаточно ослабить контроль за правильностью
информации. Достаточно просто перегрузить наше сознание информацией
- так, чтобы оно оказалось не способным выделить в ней главное. Но
чтобы сделать все это, нужно взять под контроль то, что считается
незыблемым, то, что защищено от вмешательства извне самыми
изощренными системами кодирования и самой строгой иерархией
доступа - нашу информационную систему. За столетия своего
развития мы настолько привыкли к ней, настолько срослись с ней,
настолько свыклись с ощущением ее как некоего продолжения своего
собственного "я", что сама мысль о том, что наша же информационная
система - всевидящая, всезнающая, та, без которой немыслима сегодня
любая деятельность человека - что она способна нас обманывать звучит
дико. Как для каждого человека дико звучит, скажем, мысль о том,
что он способен постоянно обманывать самого себя.
Но мне эта мысль дикой не казалась. Я слишком давно наблюдал за
симптомами заболевания и был готов к тому, чтобы разглядеть суть
болезни. Я прекрасно помнил, как поразило меня - уже после
катастрофы, уже во время реконструкции событий на Джильберте - то,
что никто в Академии не знал о постоянных перебоях в связи, к которым
там привыкли. Я прекрасно помнил, как Зигмунд, изучая отчет о событиях
на "Массиве-239" бросил сквозь зубы: "Это обман". И я сам в последние
годы только тем, по сути дела, и занимался, что творил обман. Такая уж
у меня работа - ведь всякая тайна несет в себе необходимость обмана
для ее сокрытия, и раз есть необходимость в соблюдении тайны, значит
следует признать и необходимость в обмане. Режим секретности по сути
своей есть лишь один из алгоритмов отсечения шумовой инфрормации на
разных уровнях управления - если понимать шум как излишнюю
информацию.
Сегодня я знал - здесь на Кабенге, и, видимо, не только здесь,
кто-то помимо человека взялся осуществлять этот режим. И самое
страшное состояло в том, что люди усиленно ему подыгрывали. В первую
очередь - я сам. У меня просто не было другого выхода.
Все вставало на свои места.
Кому-то - неважно сейчас кому, неважно зачем - потребовалось
остановить экспансию человека в Галактике, остановить ударную волну
разума, зародившуюся в Солнечной системе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64