Денег у вас, конечно, нет?
- Н-нет. Но у меня есть вот это, - он протянул руку, и я увидел на
ладони горсть сверкающих разноцветных камешков. Обычная история, все они
тащат с собой эти камешки.
- Ого, - сказал я. - Однако, приятель, сбыть их будет нелегко.
Спрячьте их пока что подальше.
Интересно, за каких идиотов они нас там держат? Камешки, конечно,
красивые, и от настоящих мало чем отличаются. Только вот стоят по шесть
монет за горсть. Того, что он показал, хватило бы от силы на пару кружек
пива. Но говорить ему это я не стал. Дело не в камешках и не в деньгах.
Дело в человеке.
Одежду ему мы добыли в трущобах на Холме. Там Лиммель держался
неплохо и даже съездил по челюсти какому-то типу, который наставил на меня
пушку в переулке, так что обошлось без стрельбы. В каре он переоделся и
стал совсем похож на человека. Но отпускать его я, конечно, не собирался,
да он и не стремился меня покинуть. Мы двинулись с ним на Полигон в
поисках подходящего убежища и людей, которые могли бы приобрести его
камешки. Ничего у нас, конечно, не вышло, да и не в том была моя цель, но
держался он неплохо, и ближе к полудню я привез его в кабачок Клемпа,
чтобы перекусить и решить окончательно, что с ним делать дальше. И вот тут
я увидел, как он достал из кармана трубку с таблетками, и едва успел
поймать его за руку. И стало мне совсем тошно, и в душе уютно устроилось
ощущение гадливой жалости, которое - я знал это по опыту - нелегко будет
потом прогнать оттуда. Я сидел, потягивая помаленьку казенное пиво, и
наблюдал, как Лиммель прямо на глазах превращается в трусливого червяка.
Полдня было потрачено понапрасну, а впереди было еще черт знает сколько
работы, чтобы от него избавиться, и от одной мысли об этом я готов был
завыть. Наверное, еще полчаса, и я бы не выдержал и натворил каких-нибудь
глупостей. Но этого не случилось, потому что Лиммель вдруг начал говорить
- торопясь, сбиваясь, понимая, что мое к нему отношение вдруг резко
переменилось, чувствуя, видимо, что вот-вот готов я бросить его на
произвол судьбы. И этот его рассказ - нелепый и жалкий, как нелеп и жалок
был сам Лиммель - вдруг породил в моей душе самому мне непонятное
сострадание к этому человеку, сострадание, которого он, конечно же, не
заслуживал.
- Я должен сказать вам правду, - начал он. - Только не считайте меня
сумасшедшим. А впрочем, как вам угодно, и пусть меня даже отправят туда,
где вы держите своих сумасшедших.
- Вы это серьезно, приятель? - спросил я его. - У нас туда возят
вперед ногами.
Он съежился, услышав это, а мне самому стало противно от собственной
мелочной жестокости. Впрочем, мое замечание его не остановило. С полминуты
он помолчал, нервно сцепляя и расцепляя пальцы, а потом его понесло. Ну и
историю я услышал...
- В-вы м-можете мне не верить, - заикаясь, заговорил он, - н-но я
прибыл из более далеких мест, чем в-вы думаете. - Потом он немного
помолчал и вдруг выпалил с видом человека, который убежден, что ему все
равно не поверят: - Я - п-путешественник во времени.
И я ему конечно же не поверил. Эдак и я могу обернуться простыней и
бродить ночью по улицам, заявляя, что я - призрак хромого Гугона. Так я
ему и сказал. Его это, впрочем, не остановило, и он принялся объяснять
мне, как именно осуществляются путешествия во времени. Мир, как он
утверждал, гораздо сложнее, чем думают наши ученые. Он, правда, не знаком
с их трудами, но уже одно то, что я считал путешествия во времени
невозможными, позволяло ему свысока смотреть на нашу науку. И хотя сам он
в темпоральной физике, как он называл это, не разбирался, он пользовался
ее достижениями и рассуждал поэтому с позиций высшего знания.
Так вот, если верить Лиммелю, путешествия во времени - вещь вполне
реальная, причем путешествовать теоретически можно в любом направлении.
Однако первые же эксперименты показали, что при перемещении в будущее
возникают какие-то пока непонятные возмущения темпорального поля,
приводящие к разрушению машины времени уже на первых секундах перемещения.
Путешествия же в прошлое оказались настолько просты, что машины времени
для их осуществления доступны практически любому жителю того мира, откуда
прибыл к нам Лиммель. Только вернуться назад в свой мир оказалось
практически невозможно. И совсем не потому, что путешественник как-то
застревает в прошлом. Наоборот, в прошлом невозможно задержаться сверх
промежутка времени, определяемого величиной полученного темпорального
импульса, по истечении которого путешественника неизбежно выбрасывает
обратно в то время, из которого он отправился - но уже в совершенно иной
мир, в котором все совершенное им в прошлом произошло в действительности и
оказало влияние на историю. Самым поразительным в его рассказе было
утверждение, что своим появлением в прошлом человек не меняет того мира,
из которого он отправился путешествовать. Он просто перескакивает в некий
параллельный мир, порожденный, быть может, исключительно его собственным
вмешательством в прошлое.
- Быть может, - сказал он с какой-то затаенной гордостью. - Мир, в
котором вы живете, родился благодаря моему вмешательству в его историю.
- Ну уж это вы, приятель, пожалуй, загнули, - я похлопал его по
плечу. Выпитое пиво слегка шумело в голове, усталость постепенно
отступала, и я слушал его треп уже вполне доброжелательно. Что, впрочем,
не изменило моей решимости от него избавиться.
1 2 3 4 5 6 7