Меня была дрожь, я задыхался, не знал, что
я делаю, что я буду делать, а Дьявол, стоящий перед моим мысленным взором,
ждал лишь мгновения, когда я закрою глаза и отвернусь, чтобы выйти из
картины...
Я не помню, что я делал в ту ночь. Может быть, я уснул ненадолго, сидя в
кресле. Может быть, присел лишь на минуту, бесцельно пробродив по квартире
несколько часов подряд. Просто, очнувшись, я вдруг увидел, что уже светает.
Ночь прошла, близилось утро. Я взглянул на часы. Было около пяти. Не имело
смысла ложиться, все равно уже не уснуть. Я встал, не спеша прошел в
мастерскую. Там горел свет. Я подошел к подрамнику, взглянул на
незаконченную картину. Я вспомнил ее, Дьявол не стоял больше перед моим
мысленным взором и не заслонял всего остального. Я вспомнил, как пришла мне
в голову идея этой картины, как начинал я писать ее, какие надежды с ней
связывал, вспомнил, как думал завершать начатую работу. Мысли были
совершенно четкие и ясные, снова появилось желание работать, поскорее взять
в руки кисти и писать, писать... Я всматривался в картину, продумывая, как
буду выписывать детали, какие использую краски, какую применю технику. Там,
на картине, был мир, который я творил, который мне еще предстояло сотворить
до конца, мир, над которым я был полностью властен, который я смогу сколько
угодно изменять по своему желанию, законы жизни и развития которого
определяю я, только я один. Мы - те, кто способен творить - боги. На листе
бумаги, в глине, камне или на холсте мы можем творить все, что нам угодно.
Мы - всесильные боги, мы сами творим миры, которые нам по вкусу, сами
определяем законы их развития, сами населяем их героями или злодеями,
наделяем счастьем или несчастьями и всеми другими угодными нам чертами. И
они, эти миры, совершенно подвластны нам. Если только мы не убьем их в
процессе творения - а именно так поступают бездарности - то они выходят в
наш общий человеческий мир такими, какими мы их создавали. Но там, в этом
внешнем мире - что происходит с ними там? Что происходит с ними после того,
как мы лишаемся своей власти над сотворенными мирами? По каким законам
живут они дальше?
Они выходят в этот мир, и люди смотрят на них, на наши творения, и
наделяют их чертами, которых не было в создававшихся нами образах, и
преобразуют их на свой собственный лад. И, оставаясь внешне неизменными,
наши творения преобразуются в мыслях людей по законам, нам неподвластным.
Ни Шшекспир, ни Сервантес не могли наделить Гамлета и Дон Кихота и сотой
долей тех черт, с которыми они живут в нашем сегодняшнем мире. Однажды
рожденные, образы выходят из-под власти творца и живут своей собственной
жизнью. Люди, воспринимающие творения художника, наделяют их новой
мудростью и новой силой. Только живые люди, воспринимающие эти творения,
помогают им жить дальше, передавая им частицы своих собственных душ. И сами
при этом становятся другими.
Ведь искусство - это великая наука познания человеческой души. И, как и
во сякой науке, путь искусства - это путь открытий. Человек не способен
остановиться на пути познания и не способен отказаться от своих открытий на
этом пути, какими бы эти открытия ни были. Если ты способен творить, если
ты по праву занимаешь место творца, открытий тебе не избежать. Быть может,
мы созданы такими для того, чтобы в конце концов разрушить эту Вселенную и
заново начать цикл творения. И никто из нас не в состоянии задержать
познание, когда открытие уже сделано. Не имеет значения, кто именно
совершит его - не мы выбираем, нас выбирает Вселенная. Даже если бы можно
было заранее знать все последствия, даже если бы можно было остановиться
перед закрытой дверью на пути познания человеческой души - все равно мы не
смогли бы удержать ее закрытой для других. Человечество обречено на
познание и не способно остановиться на этом пути, даже если путь этот и
ведет в преисподнюю.
И я понял тогда, что, написав портрет Дьявола, я совершил именно такое
открытие. Я открыл в душе человеческой что-то такое, чего лучше было бы не
знать никогда. И, выйдя из-под моей власти, Дьявол вынес это открытие во
внешний мир. А значит, ничего теперь нельзя было поправить. Люди смотрели
на него, и невольно, неосознанно наделяли его все новыми чертами, а он
впитывал частицы их душ, впитывал и оживлял все то дьявольское, что в них
было, и все большую силу обретал его взгляд, все более живой и объемной
становилась его фигура, все более властным - выражение его лица. И вчера,
когда я стоял перед ним, он был уже совершенно живым и диктовал мне свою
волю.
Я бросился в прихожую, стал поспешно одеваться. Я знал, что совершаю
глупость, что ничего уже не изменить, что мне никогда не удастся поправить
сделанного, и бремя этого открытия вечно будет лежать на моей совести, но
поступить иначе я не мог. С третьей попытки мне удалось поймать такси, в
шесть утра я был уже у дверей клуба и стучал в окно к вахтеру.
- Это вы тут недавно шастали?- узнав меня, угрюмо спросил он меня,
высунув в щель заспанное лицо.
- Скорее, надо посмотреть, в порядке ли картины!- сказал я первое, что
пришло в голову.
Он зевнул, посмотрел на часы.
- Да вы с ума сошли. Еще только шесть.
- Пожалуйста, я вас очень прошу!
Он буркнул что-то нечленораздельное и, очевидно, непечатное, прикрыл
дверь и, отомкнув цепочку, пропустил меня внутрь.
- Да куда они денутся?- бурчал он, шагая передо мной ко входу в зал,-
Сколько здесь работаю - ни разу картины не воровали. Доски со двора стащили
- было дело. Люстра на складе пропала однажды.
1 2 3 4 5 6