Смеясь беззубым ртом, тетушка поведала мне, что секрет женской власти над мужчиной состоит в ее способности поддерживать «кожаную палку» мужа в состоянии готовности. Тогда я была юной девушкой и не имела ни малейшего представления о том, что она подразумевала, говоря о «кожаной палке». Позже, повзрослев, я часто улыбалась при мысли о том, как, должно быть, сотрясался их шатер от сладострастных утех, которым они предавались.
После безвременной кончины ее мужа тетушка мне призналась в том, что ей очень недостает его нежных ласк и что память о нем не позволяет ей подпустить к себе другого мужчину.
На протяжении многих лет я ревностно оберегала ее счастливую тайну, полагая, что подобное признание заденет тетушку за живое.
В течение нескольких часов моя семья листала страницы перевода, успокаивая себя тем, что, кажется, больше нет никого в живых вне непосредственного семейного круга, кто мог бы знать о прошлых семейных драмах и склоках, обнародованных в книге.
По лицам родственников я видела, что все они испытывали чувство явного облегчения. Кроме того, я уловила признаки легкого восхищения тем, что мне так ловко удалось изменить детали излагаемых событий, отведя подозрение от порога собственного дома.
Вечер завершился тем, что отец и Али предупредили сестер не рассказывать мужьям о том, по какому поводу собирал их отец. Кто может с уверенностью сказать, что у какого-нибудь мужа не возникнет желания поделиться услышанным с сестрой или матерью? Сестрам было велено сказать мужьям, что семейный совет был посвящен сугубо личным женским проблемам, которые не стоят и доли внимания их мужей. Отец мне строго-настрого запретил «выходить» на публику и признаваться в моем «преступлении». Тот факт, что книга является повестью о моей жизни, должен был оставаться тайной за семью печатями и не выходить за пределы семьи. Отец напомнил мне о том, что в противном случае я не только испытаю на себе ужасные последствия содеянного, домашний арест или возможное тюремное заключение, но что все мужчины семьи, включая моего собственного сына, Абдуллу, будут презираемы и с позором изгнаны из патриархального общества Саудовской Аравии, в котором ничто не ценится так высоко, как способность мужчины справляться со своими женщинами.
В знак послушания я опустила глаза и обещала повиноваться. В душе я улыбалась, потому что сегодняшним вечером сделала для себя грандиозное открытие: Мужчины моей семьи были отныне связаны со мной одной цепью, и их власть будет так же верно сковывать их, как она лишала свободы меня.
Пожелав доброй ночи отцу и брату, я подумала про себя: абсолютная власть отравляет владеющего ею человека.
Не дождавшись моей крови, Али при расставании был груб, чувствовалось, что он недоволен. Ничего не желал он так страстно, как увидеть меня под домашним арестом, по он не мог рисковать своей мужской гордостью, которая неминуемо была бы уязвлена, всплыви наш секрет на поверхность, ведь он кровными узами был связан со мной.
Я особенно тепло распрощалась с ним, шепнув на ухо:
– Али, ты должен запомнить, что подчинить себе можно не всякого, кто закован в цепи.
Это был величайший триумф!
***
По дороге домой Карим был молчалив и подавлен. Он курил одну сигарету за другой и трижды громко отругал филиппинского водителя за то, что тот не смог угодить своему хозяину. Я прислонилась лицом к окну автомобиля, но не видела ничего, что проносилось мимо нас. Я готовилась ко второму поединку, потому что понимала: гнева Карима мне не избежать.
Закрывшись в спальне, Карим схватил страницы книги и начал вслух читать те отрывки, что особенно оскорбляли его: «Внешне он казался мудрым и добрым; но в душе он был хитер и эгоистичен. С отвращением обнаружила я, что это был не мужчина, а только его оболочка».
В душе моей шевельнулось сочувствие: кто из людей не испытает боли и ярости, если принародно было заявлено о слабых сторонах его характера. Подавив жалость, я заставила себя вспомнить о тех поступках моего мужа, что доставили мне столько боли и печали, так ярко запечатленных в книге.
Я растерялась, не зная, то ли засмеяться, то ли заплакать.
Но Карим своим напыщенным поведением решил эту дилемму за меня. Муж мой замахал руками и затопал ногами. Это напомнило мне египетский кукольный спектакль, что на прошлой неделе я видела во дворце моей сестры Сары, веселое представление с разодетыми в саудовские одежды марионетками. Чем внимательнее я смотрела на Карима, тем более напоминал он мне Гоху, любимого эксцентричного персонажа арабского мира. Гоха, скачущий по сцене, всегда уходящий от сложных ситуаций, был воплощением хитрости, самолюбования и каприза.
Поддавшись желанию рассмеяться, я скривила губы. Теперь с минуты на минуту я ждала, что мой муж бросится на пол и даст выход своему темпераменту совсем как ребенок. Он выругался и покраснел от стыда, и я подумала, что, возможно, он злился оттого, что не способен справиться с собственной женой.
Глаза Карима зажглись ненавистью, и он смерил меня свирепым взглядом.
– Султана! Не смей улыбаться, я на самом деле зол.
Все еще борясь с противоречивыми эмоциями, я повела плечами:
– Ты ведь не можешь отрицать того, что все, о чем ты читаешь, правда?
Не обращая внимания на мои слова, Керим безрассудно продолжал выискивать наиболее неприятные отрывки, касающиеся описания его характера, напоминая жене о тех чертах характера мужа, которые заставили ее много лет тому назад оставить его.
Почти крича, он зачитал вслух: «Как мечтала я стать женой воина, человека, обладающего жаром праведности, служащим в его жизни путеводителем ».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87