— Что тебе понравилось в Европе? — спросил я.
— Там больше разнообразия. В Америке ты приезжаешь из одного города в другой, из одного штата в другой — и, за исключением природы, все остается одним и тем же. Люди едят ту же еду, живут в таких же домах. В Европе же ты приезжаешь в другое место — и многое меняется. Другая еда, одежда, дома, образ жизни.
— А что не понравилось?
— Мне кажется, там больше сексизма.
— То есть?
— Ну там мужчина может обратиться к женщине со словами «Хей, крошка, не хочешь развлечься?» или вроде того. Здесь это считается оскорбительным.
США, как известно, страна победившего феминизма. Есть там характерное понятие — «сексуальное домогательство» (sexual harassment), обозначающая любую форму приставаний к женщине, в основном на рабочем месте. На деле это может значить, что мужчину засудят из-за какой-то неприличности или сальной шутки, обращенной к женщине. Неприличностью, оскорбляющей женское достоинство, здесь считается в том числе упомянутая студентом фраза. Поэтому при общении с американкой нужно быть как можно осторожнее, чтобы она не подумала, будто вы к ней пристаете. Ибо самое незначительное, что может с вами из-за этого случиться — судебный процесс и штраф, выраженный пятизначной цифрой.
Я много читал об этом в российских газетах, для которых в диковинку такие принципы — точно так же, как и политкорректность. И мне казалось, что американцы мужского пола должны быть недовольны подобным порядком. А вот поди ж ты: этот студент посчитал разумным и правильным то, что женщину оскорбляет излишнее внимание со стороны мужчины.
Так что США, на его взгляд, продвинулись в этом отношении дальше Европы. Но зато во многих других аспектах Европа идет впереди:
— Мне нравится метрическая система, — продолжил он. — Удобно, когда все увеличивается в десять раз. А не так как у нас — в одной миле 1760 ярдов, в одном ярде три фута, в одном футе двенадцать дюймов и так далее.
Он изучал испанский язык примерно таким же способом, как я — английский: а именно провел долгое время в испаноязычной стране. Поэтому к моей просьбе отмечать речевые ошибки, которые я допускал в своей речи, он отнесся серьезно и все время поправлял меня: "Лучше не «Faculty of Journalism», а «Department of Journalism»", "Не «level of life», а «standard of living»" и так далее. Я с удивлением обнаружил, что делаю огромное количество ошибок — наверно, другие мои собеседники-американцы просто не обращали на это внимание.
Мы доехали до развязки, на которой мой попутчик сворачивал. Я остался голосовать на хайвее и — о чудо! — третья машина остановилась. Пожилой мужчина, ехавший как раз из того города, в который собирался студент, направлялся недалеко, но я успел и с ним поговорить немного о политике. Он оказался, в отличие от предыдущего моего собеседника, сторонником Буша:
— Возможно, Ирак был ошибкой, — высказал он свое мнение, — время покажет. Но операция в Афганистане и общее направление нашей политики выбрано правильно. С терроризмом надо бороться, террористы не понимают другого языка. Вам, в России это должно быть понятно — вы сами столкнулись с той же проблемой.
— Странно слышать, — заметил я. — Большинство людей, с которыми мне доводилось общаться, особенно в Сан-Франциско, считают Буша плохим президентом и собираются голосовать за Керри.
— Ну что же, я думаю, в Сан-Франциско должен произойти теракт. Тогда эти люди поймут, что такое международный терроризм и почему надо с ним бороться. Во Всемирном Торговом Центре погибло несколько тысяч человек. И надо принять все меры, чтобы такое не повторилось. А Керри, на мой взгляд, не сможет быть хорошим президентом. Он слабый лидер.
Проехав с водителем двадцать миль, я вышел из машины и пошел по обочине, чтобы найти более удобное место для голосования. Но, не прошагав и ста метров, увидел остановившуюся впереди машину. Женщина средних лет, сидевшая за рулем, спросила:
— Ты едешь в Санта-Фе?
— Да, как вы догадались? — спросил я, садясь в машину. Я не успел достать свой плакат «Santa Fe», с которым голосовал у Лас-Вегаса.
— Я видела тебя у Лас-Вегаса, но ехала слишком быстро и не успела остановиться. Я еду в Альбукерке — это совсем недалеко от Санта-Фе.
— О"кей.
У Эмми — так звали женщину — был отпуск, так что она навещала родственников в Денвере и Лас-Вегасе, а сейчас возвращалась домой в Альбукерке — большой город в штате Нью-Мексико. Я спросил о том, играла ли она в Лас-Вегасе:
— Нет, не играла, — ответила она. — Вообще-то я могу играть в казино у себя в Нью-Мексико, но мне просто это не нравится.
— Разве азартные игры разрешены в Нью-Мексико?
— Они легализованы на территории индейских резерваций, а их в нашем штате очень много.
— И давно там это разрешено?
— Уже лет десять. Правительство озаботилось в свое время бедственным положением индейцев и решило им помочь таким образом.
— И как, помогло?
— Да, за это время жизнь там реально улучшилась. Большинство резерваций сегодня выглядят совсем не так, как это можно представить. В них есть современные дома, индейцы носят современную одежду, живут более или менее благополучно.
— А все благодаря играм, казино?
— Да, в основном, — сообщила Эмми, оказавшаяся крайне разговорчивой женщиной. — В индейские казино приезжает много народу. Некоторые проигрывают кучу денег. Так что это нечто вроде мести со стороны индейцев. В свое время европейцы привозили им алкоголь и продавали, из-за чего индейцы спивались и разрушили генофонд, на протяжении нескольких поколений теряя человеческий облик. А сейчас бледнолицые теряют деньги в индейских казино. Так что индейцы сегодня говорят:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81