Из этих откровений я узнал многое.
Так, маршал Абдель Хаким Амер, наркоман — любитель гашиша, вице-президент и командующий египетской армией после войны 1967 года, пытался организовать заговор против своего друга и патрона — президента Насера и был убит египетской разведкой.
По официальной версии, он покончил жизнь самоубийством.
Член организации «Свободные офицеры» Анвар ас-Садат познакомился с Насером еще в конце тридцатых годов и пытался тогда наладить сотрудничество с религиозной организацией «братья мусульмане».
После Насера он занял пост президента и выступал на словах за сотрудничество с СССР, а на деле сделал крутой крен в сторону США и Израиля и фактически предал идеалы Насера.
Что касается бывшего вице-президента Закария Мохи эд-Дина, занимавшего пост премьер-министра и министра иностранных дел, то он всегда ориентировался на сотрудничество с Западом и прежде всего с США под тем предлогом, что они фактически держат в своих руках судьбы Ближнего Востока.
Непрерывные бури последующих войн и другие события осыпали песком и пеплом забвения память о тех деятелях, которые не сходили с газетных страниц в период моего пребывания в Египте (1960-1965 гг.).

Чужое наследство — головная боль
У нашего сотрудника И.В. командировка близилась к концу.
У него на связи был «Нахас» — один из документальщиков точки.
— Дальнейшую работу с ним вы должны взять на себя, — сказал мне резидент.
Откровенно говоря, я не был на седьмом небе от счастья, получив такое указание. Но приказ есть приказ! Одно дело, когда разведчик сам устанавливает контакты с интересным человеком, изучает его возможности, вкусы, привычки, затем втягивает в оперативную игру, именуемую разведкой, прививает навыки конспирации, убеждает в полезности совместной работы.
Все эти этапы сравнимы с воспитанием собственного ребенка, вплоть до его поступления в вуз.
И совсем другое дело, когда получаешь в связники от кого-то готового агента. Это все равно, что, женившись на вдове, получить в придачу к ней ее взрослого сына, развитием и формированием которого занимался другой человек. Интеллектуальная и эмоциональная близость с чужим взрослым наследником маловероятна.
— Ну, И.В., раскалывайся, расскажи все, что накопил, работая с «Нахасом».
— Сотрудничает с нами давно, является одним из документальщиков точки. Его денежное вознаграждение больше, чем твоя зарплата. Несколько лет назад, когда в Каире было неспокойно, по его настоятельной просьбе ему был вручен пистолет.
— С какой целью?
— Для обеспечения личной безопасности. Недавно попросил меня дать глушитель к нему. Встречаюсь с ним два раза в месяц в одном и том же определенном месте. Менять его он не хочет. Фактически, это «моменталки». Поздоровался, получил пакет с документами, вручил деньги, попрощался — и все. Будешь исполнять роль почтальона. Следи только за тем, чтобы за тобой не было «хвоста».
В шестидесятые годы «хвостов» (бригад наружного наблюдения) за сотрудниками советского посольства не было. Слежку осуществляли стационарные посты и так называемые «баввабы».
Бавваб в Каире — это гибрид французского консьержа и русского дворника. Его официальные функции чрезвычайно разнообразны. Он и сторож, и дворник, и прислуга, выполняет мелкие поручения жильцов. А неофициально — следит за жильцами в доме и их гостями.
— А каким образом «Нахас» вызывает на экстренную встречу? — продолжал я выпытывать у И.В. подробности.
— Он вывешивает на своем балконе красное одеяло.
— Часто ли тебя вызывали на экстренную встречу?
— Ни разу! На практике две встречи в месяц, и этого вполне достаточно.
— Когда в последний раз его проверяли?
— Какая проверка! Он работает как часы. Кончай меня мучить расспросами, мне надо ехать с женой в город покупать подарки для родственников.
Приятные хлопоты человека, возвращающегося на родину.
От разговора с И.В. у меня в душе остался какой-то горький осадок.
Во-первых, мне не удалось выяснить все подробности.
Во-вторых, я убедился в том, что разведка на практике часто отступает от своих принципов и основных законов.
Любой агент должен раз в год проходить экзамен на честность.
Ведь жизнь течет и меняется, и вполне возможны нежелательные трансформации.
Вечером я выехал на место встречи.
Это был почти безлюдный пустырь в одном из рабочих кварталов Каира. Впереди замаячила одинокая фигура. И.В. притормозил, фигура юркнула в машину. Они обменялись приветствиями.
— Я уезжаю в Москву, связь с тобой будет поддерживать этот молодой человек.
Наш пассажир не выразил ни огорчения по поводу расставания со своим партнером, ни радости по поводу нового знакомства.
Такая сухость не характерна для египтян, которые по натуре радушны и любят выражать свои эмоции цветистыми фразами.
Пакет с документами был передан уже мне.
В свою очередь я передал конверт с деньгами.
Мы обходились без расписок, считая это излишней формальностью с давно работающим агентом.
Документы я отдавал на перевод жене нашего сотрудника, которая знала арабский язык. Но однажды она заболела, и переводом пришлось заниматься мне.
Документы были помечены грифом «секретно», а некоторые даже «совершенно секретно». Но чем больше я переводил, тем больше убеждался в том, что гриф не соответствовал их содержанию.
В лучшем случае лишь один документ из десяти имел информационную ценность и превращался в шифрограмму.
В чем тут дело?
Или мои представления о секретности не совпадали с египетскими понятиями о секретности, или тут шла какая-то темная игра.
Надо было поговорить более подробно с поставщиком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96