Ломаются ветки
окружающих дом деревьев, выскакивают на свои балконы перепуганные жильцы
тихого и небогатого кооператива, все обходится без вскрика даже - потому
что сразу и насквозь проходит через падающее с двадцатиметровой высоты
человеческое тело металлический шест-подпорка, оставшаяся неведомо с каких
времен от воздушки, протянутой еще строителями для своих надобностей. А
ведь если бы просто на деревья - может, и ничего, руки-нот поломал бы, и
обошлось бы... Эх! А ты, что же, Хромченко?! Проспал-таки звездочку? Да
если бы только ее... И до земляков с-под Донецка дойдет теперь слух не о
закрытой награде за выполнение спецзадания, а о закрытом заседании
спецтрибунала - эх, бедняга Хромченко...
В запертом изнутри, душном и без того купе - душно стало невыносимо.
Едва слышно стонал, распрямляясь после чемодана, Сергей Ильич, прикусив
губу, массировала руки и нот Ольга. Сомсику было легче всех: угревшийся в
специальном мешке под платьем Валечки, он так и продолжал мирно спать
калачиком - укол должен был действовать еще около суток, только каждые
четыре часа надо было еще вводить питательный раствор, да время от времени
греть бедного пса - лучше всего на чьем-нибудь животе - все это по совету
какого-то знакомого ветеринара Сергея Ильича, который, кстати, и шприцем
ссудил, и нужными растворами...
Ольга представила, что сейчас испытывает мать, - прикусила губу еще
сильнее - коробка хоть и была самым просторным из всех их передвижных
вместилищ но все равно для ста семидесяти пяти сантиметров и семидесяти
пяти килограммов Елены Валентиновны места там было сверхъестественно мало.
В дверь постучали: "Чайку?" - "Благодарю вас, мы уже легли", - томным
голосом без пяти минут молодой матери ответила Валечка. Гена тем временем
быстро распаковывал сумку - тащил оттуда и распихивал по углам фирменные
тряпки. Сергей Ильич примерился: вроде бы получалось улечься под скамью, в
пространство, остающееся от ящика для багажа. Если закрыть потом чемоданом
- спрятаться можно. Ольга сумела полностью улечься в антресоли над
коридором, да еще прикрыться запасными одеялами - если специально не
заглядывать, ничего не заметишь. Передохнули. Сергей Ильич, трижды
извинившись, выкурил полсигареты - больше не мог терпеть. Потом он
повторил инструктаж для девушек, шаг за шагом порядок их действий. Гена
тем временем проверил свое изумительное оружие, вынул из обоймы
патроны-пугачи, выбрасывающие длинное пламя, оставил только с парализующим
газом, потом еще раз осмотрел главное - дурацкий корпус от автомобильного
аккумулятора с водопроводным вентилем и множеством свисающих проводов -
вся эта бутафория была выкрашена в милитаристский цвет, темный хаки с
тревожно-багровыми обводами.
Было уже начало первого ночи, вагон утих. Валечка взяла полотенце,
сверху платья накинула широкий халат, подложила подушку - пошла вроде бы
умыться и через пять минут привела скрюченную Елену Валентиновну, заслоняя
ее полами халата. Наконец улеглись - Гена на полу, Сергей Ильич и Валечка,
обнявшись, чтобы не свалиться, - на одной полке, Оля с Еленой
Валентиновной - на противоположной. Сомсика пристроили на столике,
обложили подушками. Елена Валентиновна почти ничем не соображала, заснула
сразу же и только постанывала во сне - голубые таблетки действовали, но
затекшее в коробке тело ныло. Оля лежала с открытыми глазами, глядела в
потолок, по которому проносились тени от бегущих за окном фонарей. Ей не
было страшно, она верила в то, что завтра все закончится благополучно,
будто предстояло самое простое дело - вроде не слишком сложного школьно
экзамена, не опаснее. Думала она о той жизни, что должна наступить
потом... Гена вытянулся, насколько позволяло место, на спине, закрыл
глаза, несколько раз глубоко вдохнул по какой-то специальной системе,
расслабился - и через пять минут уже глубоко спал. Сергей Ильич и Валечка
шептались неслышно, одним дыханием в ухо, посреди ночи Валечка тихо
заплакала, и Сергею Ильичу стало нехорошо - прижало сердце, но он
справился - осталось только ощущение непоправимой беды. Время от времени
мимо пролетали освещенные станционные строения, длинные рампы, высокие
ворота депо, зеленые вокзальные фасадики с полуколоннами и надписями
каким-то специальным железнодорожным шрифтом - прямыми черными буквами. С
воем оставался позади несчастный маневровый тепловоз, ванн неохотно плыл в
сторону на стрелке, ярко вспыхивала черт ее знает с какой стати и
срочности ночная сварка - и снова становилось темно в душном купе, еще
темнее, чем было, и уносились назад невидимые в темноте деревья, пустые
бесснежные окоченелые пространства, сильно уже прихваченные поздней
осенью, и поезд колотился о рельсы тряской и тяжелой змеей - как колотится
о проселок цепь, тянущаяся по невниманию возницы за лихо раскатившейся
телегой. Снова вспыхивал проносящийся свет, снова плотнела тьма, и они
уезжали все дальше и дальше - от той жизни, что все-таки была, к той, что,
может быть, будет...
Утром Гена сам сходил за чаем - жена плохо себя чувствует, лежит,
ничто ей не мило... Весь вагон сочувствовал. Валечка действительно, пока
дверь в купе была приоткрыта - запертая все время могла вызвать
подозрение, приходилось все учитывать - лежала под одеялом. Рядом с нею,
старательно укрывшись с головой, примостилась Елена Валентиновна, никто
особенно беременную не рассматривал, не удивлялся тому, что она едва
умещается на полке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44