ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Георгий протянул девчонке такую же коробку с сапогами - Бог
его знает, откуда он их извлекал, как фокусник. Дочь застыла, потом,
пробормотав "Спасибо, Георгий Аркадич", ушла в комнату, натянула сапоги и
осталась сидеть на диване, вытянув перед собой ноги, будто оцепенела...
На плечи Елене Валентиновне Георгий накинул свою дубленку. "Слушай, и
то приличней, чем твое пальто-мальто..."
Перед рестораном, на стоянке, снег был сплошь гофрирован шинами, из
стилизованного деревянного дома рвалась музыка, милый Елене Валентиновне
запах сосен, напоминающий о прошлых, нормальных, невозвратимых зимах с
лыжами в Богородском парке, мешался с тошнотворным запахом бензина и
сильных - французских, наверное, дилетантски подумала она, - духов. В зале
народу было полно, за дальним столиком сидели друзья Георгия, все те же,
как с карикатур Бориса Ефимова. Мужчины и женщины, сидевшие за другими
столиками и танцевавшие посередине зала, все были примерно одинаковые.
Мужики либо напоминали опять же друзей Георгия, либо были определенно и
безусловно иностранцами, которых она по непонятным и для себя самой
признакам, будучи невнимательной к одежде, все же всегда безошибочно
отличала. А женщины все были очень нарядны, надушены, большей частью
молоды или казались молодыми, среди них не было ни одной в очках, и Елена
Валентиновна даже в своем серебряном платье и дико неудобных, хоть и
лайково мягких сапогах от всех остальных дам - она не терпела этого слова
- сильно отличалась. Может, тем, что платье носила неумело, а сапоги тем
более, может, просто выражением лица, какое складывается к середине жизни
у человека, всегда зарабатывавшего на себя и зарабатывавшего серьезным и
скучноватым делом...
Выпили за уходящий, за наступающий, в зале все неслось и вспыхивало,
друзья Георг время от времени вытаскивали зеленые полусотенные бумажки и
шли к оркестру, после чего певцы прерывали свой англосаксонский
бесконечный вокализ, меняли высокие подростковые голоса на обычные
хамоватые и лихо отхватывали какую-то песенку, вроде блатных, времен
детства Елены Валентиновны, только еще глупее и местечковее.
Часам к четырем все перезнакомились, перебратались, Елена
Валентиновна здорово охмелела от усталости и на старые дрожжи. Ее все
время приглашал танцевать какой-то седой, высокий, очень элегантный, в
невероятном каком-то пиджаке, со смешным русским языком. Представился, дал
карточку - Георгий ничего не заметил, был уже сильно хорош. На карточке
было и по-русски - секретарь, атташе, республика, что-то еще - и
латиницей, от которой сразу зарябило в глазах, вспомнилось то письмо.
Письмо, подумала Елена Валентиновна, вот в чем все дело, в письме, на
которое она до сих пор не ответила, с письма все началось! Но тут же мысль
эта забылась, уплыла, от нее осталась только тень, ощущение открытия
тайной причины... К их столику подошел какой-то человек, глядя на Елену
Валентиновну в упор, зашептал что-то на ухо Георгию Аркадьевичу, тот
слушал, трезвел на глазах, наливался сизой бледностью - будто менял
красную кожу на серо-голубую, заметна стала отросшая к середине ночи
щетина. Встал, резко пошел из зала, кто-то из друзей кричал вслед: "Гоги,
отдай ключи, не будь сумасшедшим человеком, отдай ключи, это же понт,
Гоги!" - но он вышел, оркестр тут почему-то замолчал, и Елена Валентиновна
ясно услышала, как ревет, удаляясь, машина - но и это тут же забылось, и
она опять танцевала с седым дипломатом, и вдруг увидела, что у него глаза
Дато, светлые в темноте, и оказалось, что они уже едут в машине, это была,
конечно, машина итальянца, длинная и горбатая, как борзая, прекрасно
пахнущая изнутри машина...
Утром ее разбудил звонок в дверь. Она кое-как сползла с дивана,
серебряное платье валялось на полу, сапоги свесили голенища со стула,
спала она прямо в комбинации... В ту секунду, когда она нацепляла очки и
пролезала левой рукой в рукав халата, будто свет вспыхнул - она вспомнила
сразу все последние месяцы, весь этот кошмар и фантастику, которую
невозможно было представить связанной с собственной жизнью, вспомнила
письмо - и снова все поняла, все причины и связи, и снова сразу же забыла
понятое... Только слова из письма неслись в голове, пока шла к двери.
"...две сестры, старшая Женя и младшая Зоя. Первое время обе семьи
примыкали к русскому дворянскому обществу Белграда, однако перед самым
окончанием войны переехали в Италию и поселились в пригороде Милана. Месяц
назад скончалась Зоя Арменаковна, а Евгения Арменаковна умерла еще в
пятидесятые годы... в сертификатных ценностях, недвижимости и существенной
доле их доходов небольшой фабрикации приборов для аэропланов... имею честь
предварительно уведомить, как друг многих лет вашей семьи... Дж.
Михайлофф, дипломированный архитектор".
Снова позвонили - длинно, бесконечно. Она, наконец, добралась до
двери, открыла. На площадке стоял милиционер - она не разбиралась в
званиях. Он назвал ее имя, отчество, фамилию, адрес, год рождения - все с
вопросительной интонацией. Она кивала, запахивала халат, предложила войти
- даже не испугалась, за последнее время привыкла ко всему, была уверена,
что кончится все в любом случае очень плохо. Милиционер прошел на кухню,
сел, не глядя по сторонам, на край табуретки: "Гулиа Георгий Аркадьевич,
1931 года рождения, грузин, постоянное место жительства город Поти, по
профессии экономист, у вас проживал?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
его знает, откуда он их извлекал, как фокусник. Дочь застыла, потом,
пробормотав "Спасибо, Георгий Аркадич", ушла в комнату, натянула сапоги и
осталась сидеть на диване, вытянув перед собой ноги, будто оцепенела...
На плечи Елене Валентиновне Георгий накинул свою дубленку. "Слушай, и
то приличней, чем твое пальто-мальто..."
Перед рестораном, на стоянке, снег был сплошь гофрирован шинами, из
стилизованного деревянного дома рвалась музыка, милый Елене Валентиновне
запах сосен, напоминающий о прошлых, нормальных, невозвратимых зимах с
лыжами в Богородском парке, мешался с тошнотворным запахом бензина и
сильных - французских, наверное, дилетантски подумала она, - духов. В зале
народу было полно, за дальним столиком сидели друзья Георгия, все те же,
как с карикатур Бориса Ефимова. Мужчины и женщины, сидевшие за другими
столиками и танцевавшие посередине зала, все были примерно одинаковые.
Мужики либо напоминали опять же друзей Георгия, либо были определенно и
безусловно иностранцами, которых она по непонятным и для себя самой
признакам, будучи невнимательной к одежде, все же всегда безошибочно
отличала. А женщины все были очень нарядны, надушены, большей частью
молоды или казались молодыми, среди них не было ни одной в очках, и Елена
Валентиновна даже в своем серебряном платье и дико неудобных, хоть и
лайково мягких сапогах от всех остальных дам - она не терпела этого слова
- сильно отличалась. Может, тем, что платье носила неумело, а сапоги тем
более, может, просто выражением лица, какое складывается к середине жизни
у человека, всегда зарабатывавшего на себя и зарабатывавшего серьезным и
скучноватым делом...
Выпили за уходящий, за наступающий, в зале все неслось и вспыхивало,
друзья Георг время от времени вытаскивали зеленые полусотенные бумажки и
шли к оркестру, после чего певцы прерывали свой англосаксонский
бесконечный вокализ, меняли высокие подростковые голоса на обычные
хамоватые и лихо отхватывали какую-то песенку, вроде блатных, времен
детства Елены Валентиновны, только еще глупее и местечковее.
Часам к четырем все перезнакомились, перебратались, Елена
Валентиновна здорово охмелела от усталости и на старые дрожжи. Ее все
время приглашал танцевать какой-то седой, высокий, очень элегантный, в
невероятном каком-то пиджаке, со смешным русским языком. Представился, дал
карточку - Георгий ничего не заметил, был уже сильно хорош. На карточке
было и по-русски - секретарь, атташе, республика, что-то еще - и
латиницей, от которой сразу зарябило в глазах, вспомнилось то письмо.
Письмо, подумала Елена Валентиновна, вот в чем все дело, в письме, на
которое она до сих пор не ответила, с письма все началось! Но тут же мысль
эта забылась, уплыла, от нее осталась только тень, ощущение открытия
тайной причины... К их столику подошел какой-то человек, глядя на Елену
Валентиновну в упор, зашептал что-то на ухо Георгию Аркадьевичу, тот
слушал, трезвел на глазах, наливался сизой бледностью - будто менял
красную кожу на серо-голубую, заметна стала отросшая к середине ночи
щетина. Встал, резко пошел из зала, кто-то из друзей кричал вслед: "Гоги,
отдай ключи, не будь сумасшедшим человеком, отдай ключи, это же понт,
Гоги!" - но он вышел, оркестр тут почему-то замолчал, и Елена Валентиновна
ясно услышала, как ревет, удаляясь, машина - но и это тут же забылось, и
она опять танцевала с седым дипломатом, и вдруг увидела, что у него глаза
Дато, светлые в темноте, и оказалось, что они уже едут в машине, это была,
конечно, машина итальянца, длинная и горбатая, как борзая, прекрасно
пахнущая изнутри машина...
Утром ее разбудил звонок в дверь. Она кое-как сползла с дивана,
серебряное платье валялось на полу, сапоги свесили голенища со стула,
спала она прямо в комбинации... В ту секунду, когда она нацепляла очки и
пролезала левой рукой в рукав халата, будто свет вспыхнул - она вспомнила
сразу все последние месяцы, весь этот кошмар и фантастику, которую
невозможно было представить связанной с собственной жизнью, вспомнила
письмо - и снова все поняла, все причины и связи, и снова сразу же забыла
понятое... Только слова из письма неслись в голове, пока шла к двери.
"...две сестры, старшая Женя и младшая Зоя. Первое время обе семьи
примыкали к русскому дворянскому обществу Белграда, однако перед самым
окончанием войны переехали в Италию и поселились в пригороде Милана. Месяц
назад скончалась Зоя Арменаковна, а Евгения Арменаковна умерла еще в
пятидесятые годы... в сертификатных ценностях, недвижимости и существенной
доле их доходов небольшой фабрикации приборов для аэропланов... имею честь
предварительно уведомить, как друг многих лет вашей семьи... Дж.
Михайлофф, дипломированный архитектор".
Снова позвонили - длинно, бесконечно. Она, наконец, добралась до
двери, открыла. На площадке стоял милиционер - она не разбиралась в
званиях. Он назвал ее имя, отчество, фамилию, адрес, год рождения - все с
вопросительной интонацией. Она кивала, запахивала халат, предложила войти
- даже не испугалась, за последнее время привыкла ко всему, была уверена,
что кончится все в любом случае очень плохо. Милиционер прошел на кухню,
сел, не глядя по сторонам, на край табуретки: "Гулиа Георгий Аркадьевич,
1931 года рождения, грузин, постоянное место жительства город Поти, по
профессии экономист, у вас проживал?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44