– На бульвары! На бульвары!
Елочкин протянул сверток Феде:
– Держите! Будем делиться…
Тр-р-рах! Тр-р-рах!
– С-сволочи, что делают, – сказал Федя, принимая сверток, – покорнейше вам благодарен, товарищ военный инженер. Теперь одно: пронеси подоле, не на наше поле!
* * *
Строительный батальон, с которым отходили Елочкин и Федя, был вполне готов к тому, что с ним произошло в Минске: стараниями интенданта Линтварева он был отлично обмундирован, предприимчивостью Вату ева хорошо вооружен и, главное, – хотел драться. Еще не кончилась бомбежка, как батальон уже был переформирован в специальный отряд и Елочкин назначен командовать в нем отдельной группой. Задача ясная: производить разрушения за спиной отходящих войск, всячески мешая противнику наступать. Взрывать – или по приказанию командира отходящих войск, или при появлении противника.
Елочкин получил на свою группу два грузовика, взрывчатку, мины и пол-отделения кадровых саперов. Все это совершилось с необыкновенной быстротой.
Федя спал в товарном пакгаузе, когда Елочкин разбудил его и сообщил новости.
– А я-то куда же, товарищ военный инженер? – испуганно спросил он.
И очень обрадовался, услыхав, что поступает в елочкинскую команду на полуторатонку с пулеметом.
– Вот это – дело, а то… валандаться!
Вечером Елочкин уже получил задание. С поста, стоявшего у Кайданова, сообщили о появлении гитлеровских танков. И вслед за тем пост исчез. Надо было разведать на месте заставы, что там случилось. Елочкин и Федя выехали вдвоем на грузовике. До заставы добрались, не заметив ничего тревожного, но заставу нашли пустой: ни пограничников, ни фашистов. Спрятали машину, подползли к шоссе и – замерли. По дороге со скрежетом и лязгом катились головные машины фашистского танкового отряда. Разведчики лежали у самой дороги и считали: «Восемьдесят шесть… восемьдесят семь». Гитлеровцы шли без охранения, без всяких предосторожностей, – наглая беспечность их была поразительна. Немилосердно жгли фары у танков. Одна машина застряла – развели костер. Солдаты орали, кричали, хорошо одетые, сытые, горластые. Европа научила их орать. Итак, восемьдесят семь машин – Т-3 и Т-4.
Как ни удачна была первая разведка Елочкина и Феди, но она могла бы стать и последней, так как в Минск, занятый гитлеровцами, они не вернулись и прорваться на восток за своими уже не смогли.
Глава третья
Из пограничных частей, развернутых по Бугу, до Юханцева постоянно доходили сведения о какой-то подозрительной возне на левой стороне реки. Юханцев несколько раз выезжал на берег. Действительно, что-то как бы тянулось к руслу Буга, усиленно копошась в его зарослях и на поймах. «Неужели сосредоточение?» Командир семнадцатого погранотряда пожал плечами. Для него это само собой разумелось.
– Будьте уверены, товарищ комиссар. Для удара на Брест – Барановичи они девять дивизий собрали.
– Откуда знаете?
– Проще простого…
Юханцев потерял покой. Он не раз толковал об этом открытии с командиром дивизии, адресовался и к высшему начальству.
– Сосредоточение?
– Да, по-видимому…
Никаких открытий. Все было известно и командиру корпуса в Бресте, и командующему армией в Кобрине. Передвижения гитлеровских войск наблюдались по всей границе. Но ведь действовал же договор с Германией о ненападении. Правда, знали, что договор этот – вовсе не мир между добрыми соседями. Знали, что его практический смысл – в выигрыше времени. Нападения ожидали только теоретически. Считали, что, пока с нашей стороны не будет никаких сигналов тревоги, нападения не произойдет. И наоборот. Главное – не вызывать, ничем не провоцировать ответных действий гитлеровцев. Естественно: случись их нападение сегодня – вдруг, без объявления войны, – оно было бы совершенно внезапным. Юханцев никак не мог понять: угроза – налицо; почему же делают вид, будто ее нет? Ему говорили: «А вы панику не разводите, вот что».
Сверху на Юханцева падали грозные слова:
– Без провокаций…
Май для брестского гарнизона был месяцем учебно-боевых стрельб. Стреляли изо дня в день и выполняли упражнения, как правило, на «отлично» и лишь отчасти на «хорошо». «Посредственных» результатов почти не бывало. Стрелковая дивизия, где Юханцев служил начальником политотдела, оставив в крепости по одному батальону от каждого из своих полков, вышла из Бреста в район Кобрин – Жабинка на большие тактические ученья. За ней двинулись инженерные войска и выехало много всякого командного и начальствующего состава. А так как часть гарнизона еще с весны стояла в лагерях, то крепость осталась занятой всего лишь полком пехоты, школой да танковым батальоном. Танки разбирались на ремонт. Склады с оружием пустовали.
Между тем против Бреста уже был сосредоточен целый корпус четвертой гитлеровской армии в составе трех пехотных дивизий с танковыми, саперными и другими специальными частями, с множеством легких и тяжелых артиллерийских батарей, с мортирными дивизионами и минометными ротами. Если бы Юханцев, вдруг узнав об этом, смог подсчитать и сопоставить числовые данные обеих сторон, он увидел бы, что у гитлеровцев, собранных под Брестом, в десять раз больше людей, чем в крепости, а техники, танков и артиллерии больше раз в пятнадцать. Но он об этом не знал. И так, радостно привыкая к новой близости с женой и дочерью, еще не окончательно обжившимися около него в Бресте, в странной полутревоге дожил он до двадцать второго июня…
* * *
Весь день накануне Юханцев провел в крепости. После обеда к нему зашел нач-сандив Османьянц и просидел довольно долго. Как и всегда, доктор улыбался, светясь изнутри, но вещи говорил невеселые.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81